Звезда курятника

   – Весело тебе, – сочувственно заметила я. – Тогда говорю быстро: мне нужно знать, как скоро наступает смерть от укуса арлекинового аспида. Вообще такая змея может убить человека?

   – Спрашиваешь! – воскликнул Венька с такой гордостью, как будто убойная сила аспида была его личной заслугой. – Да самый известный из аспидов – гамадриад, или королевская кобра, – в топ-десятке наиболее ядовитых змей мира стоит аж двумя позициями ниже арлекинового аспида, хотя яд этой самой кобры за четыре часа убивает слона!

   – Слона мне не надо, – пробормотала я, выключая трубку.

   Сопоставление фактов вкупе с интуицией привели меня к мысли, что Димина мать умерла вовсе не от сердечного приступа. По моей версии, кто-то украл в Венькином зверинце ядовитого гада и науськал его на нежащуюся в ванне Аделаиду. Только как он это сделал? Проще и вернее всего было бы прямиком зашвырнуть змеюку в воду, но тогда убийца сильно рисковал оказаться следующей жертвой аспида Фани. В то, что кто-то выдрессировал и приручил гада, мне не верилось: известно же, что артисты, выступающие со смертоносными удавами, демонстрируют публике не осознанные действия, а, наоборот, бездействие рептилии. Добиться его не так уж сложно: прежде всего сытые змеи весьма пассивны, а наиболее простой способ понижения их активности – температурный. Предположим, убийца до отвала накормил змеюку и доставил ее в Аделаидины хоромы в переносном холодильничке, но уж после купания в горячей ванне Фаня должна была очень сильно взбодриться! На месте убийцы я бы постаралась в этот момент оказаться подальше от дома номер восемь по улице Школьной! А заодно и от соседних домов, ведь шустрая Фаня легко домчала до Иркиного малинника!

   То есть змея должна была цапнуть Аделаиду в отсутствие убийцы… Тут у меня концы с концами никак не сходились. Побуксовав немного, я поняла, что ни до чего не додумаюсь, пока не увижу своими глазами место преступления. Ну-ка, вспомню-ка я, как выглядит дом на Школьной, восемь… На окнах первого этажа решетки, это точно, а вот насчет второго я не уверена!

   Я снова отцепила с пояса мобильник и набрала номер Ирки.

   – Ириш, у тебя есть длинная лестница? – спросила я.

   – Четырехметровая стремянка. А тебе зачем?

   – Да так, просто подумала: «А нет ли случайно у Ирки четырехметровой стремянки?» – Я уклонилась от ответа. – Ты никуда не собираешься? Побудь дома еще с полчасика, пожалуйста, я к тебе сейчас приеду!

   Вернув трубку сотового на ее законное место, я покинула балкон, забрала с рабочего стола свою сумку, попрощалась с коллегами и поспешила на трамвайную остановку. Было начало пятого, и я полагала, что успею с помощью Иркиной стремянки забраться в дом на Школьной, быстренько там оглядеться и вернуться к себе еще до прихода с работы мужа. Няне, правда, пришлось бы на часок задержаться, но я готова была заплатить ей сверхурочные.

   Однако уже в пути я сообразила, что не учла одно важное обстоятельство, а именно то, что в данное время года световой день заканчивается уже после двадцати часов. Стало быть, запланированное мной на сегодняшний вечер незаконное вторжение в дом покойной гражданки Титоренко придется перенести на более позднее время. Не полезу же я в чужой дом при свете дня! Не хочется, чтобы кто-нибудь из бдительных соседей принял меня за грабителя и вызвал милицию.

   Поэтому я внесла в первоначальный план действий некоторые коррективы и сделала определенные приготовления.

   – Держи, это тебе! – сказала я Ирке, протянув ей первый из тех свертков, которые принесла с собой.

   – Это что такое? – удивилась подруга, развернув цветную бумагу.

   Под шуршащей розовой фольгой обнаружился стеклянный сосуд, начиненный сиреневыми гранулами, в которых помещался крупный глянцевый желудь – проросший, с задорно торчащим красно-зеленым побегом.

   – Это декоративная композиция, которую по моей просьбе наскоро соорудили флористы фирменного магазина «Любоцвет», – ответила я, забирая фужер у оторопевшей Ирки.

   Пальцем я аккуратно умяла в рюмке влажные сиреневые бусины, которые немного растряслись, пока я несла композицию, поставила фаршированную одиноким желудем емкость на середину кухонного стола и отступила на шаг, любуясь оригинальным произведением флористов.

   – А зачем мне этот проросток? – спросила Ирка.

   – Это символ! – поправила ее я.

   – Символ чего? Я не понимаю! – Подруга заметно напряглась. – Уж не намекаешь ли ты на то, что я дуб? То есть тупая, как пень?

   – В философии даосизма это называется «неотесанное бревно», – сообщила я ей. – И ничего обидного в этом нет, потому что бревно – это вещь, прекрасная в своей первозданной простоте. Впрочем, это так, к слову пришлось. На самом деле я принесла этот дубовый шедевр, чтобы сегодня вечером украсить им наш праздничный стол.

   – А какой у нас сегодня праздник?

   – Три года с того дня, как мы окрестили вашу с Моржиком фирму!

   – Разве? – Ирка сморщила лоб, припоминая.