— Недовольства я жду. Гроза разразится, я знаю. Испанцы злятся. Но то ли мы с тобой повидали? Когда мы дойдем до твоей родины и осуществим задуманное, самые буйные и злые станут благодарить нас. А пока положимся на провидение: если оно против, мы все равно ничего не добьемся. Но сделаем все, что можем.
Энрике наклонился, поймал руку командора и поцеловал ее. Магеллан осуждающе покачал головой.
Пока они не отошли, я почти не дышал, боясь привлечь их внимание. Узел запутывался еще туже. Оказывается, рабу известен план Магеллана! Что у них за отношения? «Гроза разразится…» Ничего не понимаю!
Я пытался найти логическую связь вещей и не находил; считая себя человеком с воображением, я старался угадать неизвестное, но вскоре в своих фантазиях добрался до такой чертовщины, что бросился на койку и уснул.
Меня разбудили крики матросов. Я выскочил на палубу и увидел впереди по курсу широкий столб черного дыма, подымающийся прямо из океана. Казалось, что океан вспыхнул и мы плывем в самое пожарище. Крики становились громче и резче, многие судорожно крестились, падая на колени.
— Прекратить! — раздался громовой голос над нашими головами. Это произнес командор, только что поднявшийся на корму. Я и не ожидал, что его голос может быть столь зычным. — Это вулкан! Мы подходим к Канарским островам! Здесь всему экипажу отдых!
— Дети мои, — вслед за тем послышался быстрый говорок Барбозы, — впереди обыкновенный паршивый вулканчик. Смотрите на него и привыкайте, потому что в преисподней, куда мы все попадем, дыма гораздо больше.
— Я был в Тенерифе и лазил на вершину этого вулкана, — гулко звучал голос Родригеса, — дырка как дырка, вроде трубы.
— A от чьей печи труба? — ехидно спросил кто-то.
— Сходи разберись, может, вина хозяин нальет, — отвечал Родригес.
Посмеиваясь, сконфуженно переглядываясь, матросы расходились.
Я подошел к Барбозе и вдруг увидел, что он стоит, сжимая кулаки, оглядываясь на корабли сзади и произнося слова, не предусмотренные никакой нравственностью.
— Дуарте, — спросил я, — что с вами?
Он круто повернулся и ушел от меня.
Меж тем из океана вынырнула вершина горы, сначала тонкая и короткая, куда уже струи дыма, шедшего из нее. Но с каждым часом вулкан подымался перед нами все выше своим округлым каменным телом, а дымный поток, наоборот, удалялся, как бы отодвигаясь к небесам, превращаясь в плохо заметное темное облачко.
Большая часть экипажа съехала на берег, вахтенные грузили воду и продовольствие. Приятно было почувствовать под ногами твердую землю. Белые домики испанского селения уютно проглядывали сквозь зелень высоких кустов и низких пальм с непривычными для нас узкими и твердыми листьями. Я медленно шагал к ним по мощеной дороге, прослеживая взглядом изгиб могучего туловища вулкана, у ног которого поселились люди, у пояса плыли тучи, а к голове прикасалось солнце. Легкое волнение охватывало меня: сбывались неясные детские предчувствия, явью обращались картинки из книг матушки. Вот и довелось мне ступить на заморскую землю, да еще идти по пеплу вулкана!
Сейчас, вспоминая себя в те дни, я смеюсь над собственной наивностью. Человеку не дано знать будущего, лишь поэтому он дает волю чувствам.
Со мной шел и расспрашивал обо всем Фернандо. Я передал ему то, что знал про эти острова из книг и рассказов бывалых людей. Острова были известны еще древним. Называли их Счастливыми, потому что люди, жившие здесь, не знали нужды, голода, войн. Потом про острова в Европе забыли на целую тысячу лет. Два века назад итальянцы натолкнулись на них, но вскоре вновь забыли. Наконец в 1402 году француз Бетанкур[28]каким-то образом доплыл сюда, завоевал часть архипелага и основал здесь свою сеньорию. Она переходила из рук в руки, расширялась, и в 1477 году их высочество королева кастильская Изабелла окончательно прибрала сеньорию к своим рукам. Испанцы, высадившись впервые, услышали в лесу лай собак. А тогда ходила по Европе легенда, что на островах запада живут люди с песьими головами: вот и назвали острова Канарскими, то есть Собачьими.
В действительности здесь издавна жило племя гуанчей[29] — потомки тех, кого издавна звали счастливыми: мудрое, доброе, честное племя. Они почти не носили одежды (зачем она в том благодатном климате!), а уж тем более не знали о панцирях, а копья имели с деревянными или каменными наконечниками. Но гуанчи упорно воевали с пришельцами. Королеве Изабелле пришлось послать сюда отряд воинов, закованных в металл. И рыцари победили туземцев и их собак, чьи голоса слышали первые поселенцы.
— Значит, наши победили этих гуанчей? — удовлетворенно сказал Фернандо. — А вот собак — зря, я собак люблю. — Но потом вздохнул и добавил: — Жалко их, гуанчей. Они любили собак, значит, добрые были, хорошие люди…