Звезда мореплавателя(Магеллан)

На кораблях возбуждение падало. Свежее мясо и рыба, выменянные у туземцев, кончились быстро: мы не имели возможности ничего ни засолить из-за отсутствия соли, ни закоптить на простейших жаровнях. Летний зной в два-три дня сгноил то, что не успели съесть. Пришлось вновь приниматься за взятые продукты. Опять пополз шепоток о том, что Магеллан нарочно погрузил недоброкачественную муку, прогорклое масло и кислое вино. Испанские капитаны, бывало, выискивали в трюмах самую испорченную снедь и, выдавая ее боцману, бормотали:

— Армада вымрет. Уже зачервивела мука, нам не хватит ее даже на обратный путь, а мы уходим все дальше… Нас, видно, хотят погубить…

Томила жара. Незнакомые созвездия пугали людей: непонятно где находится армада. Берег отодвигался назад однообразной зеленой каймой — без расщелины, без просвета.

11 января 1520 года впередсмотрящий закричал: «Смотрите!»

Берег круто повернул на запад. «Пролив! Пролив!» — радостно восклицали матросы. А может быть, бухта? На «Сант-Яго» подняли флаги и ударили из бомбарды. Шлюпки капитанов неслись к «Тринидаду».

Магеллан стоял на корме.

— Это пролив, сеньор командор? — сухими губами спросил я, вскочив на надстройку.

Он повернулся ко мне. У него было очень напряженное, будто недоумевающее выражение лица, пустой, ушедший в себя взгляд. Магеллан слегка сморщился, как делают задумавшиеся люди, стараясь услышать и понять чужой вопрос, пропущенный мимо ушей. Губы его чуть шевельнулись, и я скорее увидел, чем услышал ответ:

— Не знаю. — И, забыв обо мне, командор пошел навстречу капитанам, поднимающимся на борт.

Мне было горько и стыдно. Магеллан выдал себя: он не знал, где пролив! Я не понимал, как должно мне поступить. Неужели уверенность командора — всего лишь маска, скрывавшая лицо авантюриста, готового на ложь и клятвопреступление, лишь бы получить в свое распоряжение корабли и людей? В таком случае прав был Альвареш, представитель короля Мануэла, и мой долг бороться за то, чтобы армада повернула домой, не успев натворить бед.

Но, может быть, я что-то не понимаю?

А если Магеллан — мечтатель, искренне поверивший в собственные вымыслы о проливе, — такие люди тоже бывают? И в этом случае он опасен. Как истый фанатик, Магеллан, не сворачивая, заведет армаду столь далеко, что она не сумеет вернуться и безвестно погибнет среди безбрежного и пустынного океана. Однако мозг мой немедленно выдвигал возражения. Где это я видел мечтателя, такого дотошного в мелочах, предусмотрительного и осторожного в поступках? Я вспомнил, как Магеллан стряхивал муку с блузы на набережной Севильи, — хорош мечтатель! Я вспомнил рассудительность командора в разговоре с Карвайо — ничего себе фантазер! Нет, концы с концами у меня никак не сходились…

Жизнь армады шла своим чередом. К общему разочарованию, быстро установили, что нашли не пролив, а устье некоей гигантской реки[42]. Армада стала на якорь напротив самого большого из холмов на берегу. Холм получил имя «Монте Види» — «Видный издали»[43]. Магеллан отправил «Сант-Яго» вверх по реке, а сам на «Сан-Антонио» пошел к южному ее берегу. Целые сутки плыл «Сан-Антонио» от северного берега до южного — такой широкой была река!

«Сант-Яго» долго не возвращался. В ожидании его армада заполняла бочки пресной водой, ловила рыбу. Вечерами матросы собирались в кружок, вспоминали Испанию, подолгу пели песни. Река изумляла людей. Откуда взялась такая лавина пресной воды? Какие чудовищные дожди должны были где-то пролиться; какие каскады извергнуть должны были подземные пресные моря, чтобы родилась эта прорва, этот изумляющий всех поток!

— Ну и страна! — говорили матросы. — Силы, родившие такую реку, — страшные силы. Мы перед ними слабы. Что-то они нам еще пошлют?

Туземцы не показывались. Лишь однажды ночью вахтенный «Консепсиона» разбудил капитана: к кораблю приплыл человек! Он привязал свою лодку к рулю и влез на палубу. Кесада обрадовался, подарил гостю красную рубашку и попытался знаками выведать: кто он, где его племя, что тут за места? Но ответы туземца были непонятны. Он не стал задерживаться и вскоре уплыл. Кесада уверял нас, что, увидев серебряную тарелку, туземец заулыбался и ткнул рукой на берег.

Дня через четыре из леса вышло много людей. Командор приказал матросам зазвать их на корабль, в крайнем случае одного-двух взять силой для расспроса. Но берег оказался топким, матросы в тяжелых доспехах вязли в трясине. И пока они выбирались на твердое место, туземцы скрылись. Люди вернулись грязные, усталые и злые. Кое-кто из них видел издалека на туземцах украшения, похожие на серебряные.

«Сант-Яго» возвратился на четырнадцатый день. Серрано сообщил, что поднялся высоко по реке, не обнаружив ничего интересного. Армада выбрала якоря.