Анна и Мэри находились в своей камере, истекая потом днем и дрожа от холода ночью. Так как свет к ним не проникал, они могли судить о времени только по изменению температуры. Стражники — их было двое — продолжали бросать им скудную пищу. Женщины ели, не потому что были голодны, а потому что понимали, им нужно поддерживать силы для побега. Спасение, побег, были единственной темой их разговоров, их планов. Они понимали, что им не выбраться из камеры, используя силу. Стены были толстыми, а дверь никогда не открывалась достаточно широко, чтобы они могли справится со стражниками, даже если бы имели оружие. Они также знали, что их куда-то повезут, чтобы представить перед судом. Главной надеждой было то, что их не будут держать в этой яме слишком долго, чтобы, когда появится возможность, они были бы в состоянии быстро передвигаться. Женщины ждали и старались сохранить надежду.
Через неделю стали появляться любопытные посетители, неся долгожданный свет и хоть какое-то развлечение. Хорошо одетые дамы, жены плантаторов и местных аристократов с шелковыми зонтиками от солнца осторожно переставляли с камня на камень ноги в изящных туфельках. Они преодолевали темный проход, поддерживаемые своими мужьями, чтобы поглазеть на плененных пиратов.
Анна и Мэри были уникальны, но не потому что они были «женщинами, сбившимися с пути», — это было обычным явлением на островах, а потому что проникли в мужской «бастион» и господствовали на море почти два года.
Один за другим появлялись любопытные носики дам у открытой решетки двери камеры. Их глаза широко распахивались, когда они смотрели на пленниц, как будто они обнаружили новый вид паука. Посетители с ужасом что-то шептали друг-другу, но Анна и Мэри не могли понять, что они говорят. Наконец, дамы удалялись с чувством самодовольной праведности, уверенные в своем превосходстве.
Вначале Анну злило это шоу, но потом она стала радоваться любому развлечению, каким бы утомительным оно не было. После того, как очередная посетительница уходила, они с Мэри долго обсуждали ее наряд, манеры, различные выражения.
Но однажды у двери появилось новое лицо. Мужчина прошептал:
— Анна! Анна Кормак! Это ты?
Анна вскочила, когда услышала свою девичью фамилию, заторопилась к двери и стала вглядываться в посетителя.
— Да. Я — Анна Кормак, а вы кто?
Чье-то знакомое лицо придвинулось ближе. Пламя свечи освещало грубые черты лица с большой седой бородой, озарившееся улыбкой — Анна чувствовала теплоту даже через двери, но не могла вспомнить, кому принадлежит это лицо. Знакомое, но пока еще неизвестное.
Человек опять заговорил, и на этот раз его голос зазвенел у нее в голове, воскрешая память детства.
— Это я, девочка, Робин! Твой старый приятель с «Профита»!
— Робин! — засмеялась она, ее глаза наполнились горячими слезами, — Робин, мой старый друг! — она попыталась прикоснуться к его лицу, но щель в двери была слишком мала, а плотная решетка не позволяла ей просунуть руку.
— Как ты нашел меня? — ее голос дрожал.
— Все в Карибском море знают, что ты здесь, девочка! Да и полсвета тоже! Я уже больше двух лет слышу о тебе!
— О, Робин! Боже мой, как приятно видеть лицо друга в этой чертовой дыре! Как хорошо, что ты пришел!
— Это все, что я мог сделать, мышка. Ты была тогда очень похожа на озорного мальчишку, — его лицо дрогнуло. — Но я никогда не думал, что тебя ожидает такой вот конец.
— Я тоже, Робин. Но вот я здесь. У тебя есть какие-нибудь новости? Что они собираются сделать с нами?
— Вы нанесли большой урон острову, и сэр Николас хочет, чтобы всех вас повесили. Но многие — против, и я в том числе. Есть такие, которые говорят: «Нельзя вешать женщину, какое бы преступление она не совершила». Поэтому у тебя все еще есть шанс, девочка. По крайней мере, шанс!
Анна стала поспешно задавать вопросы, зная, что в любой момент стражник может приказать ему отойти от двери. Последние десять лет он был матросом на торговом судне, плавал из Чарльзтауна в Нью-Йорк, Ньюфаундленд, Бристоль и к Африканскому побережью.
— Я слышал о падшей мадам Бонни почти везде в южных морях. Я знал, что это ты, потому что слышал, что ты вышла замуж за этого мошенника, Джеймса Бонни, чем был очень разгневан твой отец.
Анна ничего не сказала. Она только. опустила глаза при упоминании об отце.
— Неужели он не может помочь тебе, девочка? Он все еще занимает высокое положение в Каролине и, возможно, он мог бы…
— Он никогда не поможет мне, Робин, — Анна не дала ему договорить, он отказался от меня несколько лет назад и больше не считает своей дочерью. Нет, — она улыбнулась, — я должна сама выпутаться из этой ситуации.
Он, как мог близко, наклонился к решетке:
— Ты знаешь, я все для тебя сделаю, девочка! Я не буду спокойно стоять в стороне и ждать, как тебя повесят.
Комок застрял у нее в горле, и она еще раз протянула руку к его лицу, но решетка опять не позволила ей дотронуться до него.
— Робин, как я рада тебя видеть!
Робин оглянулся на звук приближающихся шагов охранника: