Звезда на излом (СИ)

— Финдекано вы убили только вдвоем, — говорит он вслух скорее себе, чем врагу. — Посмотрим, каков ты один на один.

И соскальзывает на землю, преграждая огненной твари дорогу на макушку холма, туда, куда нет времени обернуться, и где видел бегущую Эльвинг в последний раз.

Разворачиваясь, балрог проламывает плечом деревянную беседку. Огонь вспыхивает там, куда капает его кровь, вязкая и быстро темнеющая на воздухе. Глаза твари из багровых становятся желто-раскаленными. Огненный бич разворачивается в его лапе.

«Интересно, можно ли его перерубить? Скоро узнаю...»

Но первый удар бича приходится не по нему. Балрог яростно бьет в стену, и по ее светлому дереву наперегонки разлетаются черные трещины и желтое пламя. Тварь рычит, взвинчивая себя, окутываясь в мрак, а Руссандол вдруг понимает, что ему делать вовсе нельзя.

Нельзя состязаться с балрогом в силе, иначе он истратит себя напрасно.

И срывается с места до того, как тварь наносит второй удар, уже в него. Бросается навстречу живому раскаленному камню, закрываясь от черного ятагана в другой руке демона и вновь вонзает меч работы Куруфинвэ в это, живое или нет, как можно глубже, и отскакивает быстрее, чем тот успевает схватить.

Не останавливаться. Мчаться так, словно сама Арда горит у него под ногами. Она уже горит, дым и копоть ложатся на деревянную вымостку там, где еще не проломила ее тварь…

Бросаясь то вправо, то влево, Руссандол наносит чудовищу одну рану за другой, пока балрог шаг за шагом все же идет вперед, рыча и обливаясь горящей маслянистой кровью. Но время уже выиграно, успевает подумать он, этой крылоногой нет за его спиной, там пусто. Только горят два каменных светильника на маленькой площади, открытой всем ветрам.

Три пути вели с этой площади, он знает. Две мощеные улицы спускались с нее – и слева, вдоль обрыва, еще одна узкая улочка-лестница уводила в гавань. И паленую ящерицу держать здесь, чтобы не скатилась туда следом за правительницей – а куда ей еще деваться! – и не прорвалась к кораблям.

И он мечется вокруг огромной твари, отскакивая и бросаясь снова, коля и рубя, отклоняя удары огромного черного ятагана и уворачиваясь от огненного бича, словно живущего своей жизнью.

И земля дымится у них под ногами от отвращения.

Когда новый удар ятагана в щит отбрасывает Руссандола, как бык отбрасывает волка, словно сама земля подставляет ему траву, камень и столб светильника, чтобы остановиться и ринуться обратно на врага.

В эти мгновения он видит все вокруг – каждое движение балрога, каждый замедленный удар чужого оружия, каждый камень, столб и куст вокруг себя, которые могут стать опорой, до последней черточки – видит линию обрыва, замечает, как пылают дома по левой стороне улицы, как теснятся испуганные люди далеко справа среди домов…

Он не видит только Эльвинг, исчезнувшую, мелькнувшую перед ним в последний раз на вершине холма. Он может лишь надеяться, что та уже бежит в сторону гавани, но не видит и отблеска света, унесенного ею. Вместо него вокруг багровое свечение балрога, колыхание его рваного крыла и тьму, которая накрывает все вокруг него. Только оружие и доспех работы Курво яростно блестят даже в этом свете. Пока еще.

Балрог рвется не к лестнице – он стремится к обрыву! Даже израненный, обливающийся своей горящей дрянью. Вот он снова отмахивается от Руссандола, отбросив его подальше, и словно бы рвется заглянуть за край склона. И в это мгновение Руссандол понимает, что сделать дальше. Бросается на него, нелепо, неудобно, вынуждая развернуться, замахнуться…

И край обрыва проседает под огромными ногами, словно этому холму балрог невыносимо омерзителен. И даже удар ятагана, придясь, наконец, всей мощью прямо в щит и едва не сломав Руссандолу правую руку, только отбрасывает балрога еще чуть назад.

Когда падающая тварь роняет ятаган и хватается черной лапищей за камни, Руссандол почти отрубает ее отчаянным ударом. А потом отскакивает назад, слушая удаляющийся рев и невольно вспомнив, как падающий балрог утянул за собой Глорфиндэля из Гондолина.

Огненный кнут взметнулся из-за края обрыва целых три мгновения спустя.

Успей Руссандол выпрямиться, его, наверное, утащило бы вниз. Останься на краю – ему снесло бы голову. А сейчас кнут лишь взвился в воздух, но самый его конец метнулся прямо Руссандолу в лицо и вспыхнул невыносимой, ослепительной болью!

Он кричал, пока хватало сил, не видя ничего перед собой от этой боли.

Когда мир вокруг вернулся, он сидел на дымящейся земле, нашаривая оружие и задевая руками сбитый с головы шлем. Боль полыхала, охватив половину лица, чуть затихая, перекатывалась в голове, но ее можно стало терпеть. И все же она расползалась по телу ядовитой, отравляющей слабостью.