Звезда Надежды

— Ты тянись до края,
ты тянись со мной,
по дороге этой,
да по тьме пустой…

Джок Суни подхватил мотив, запел вместе с Солом — громко, краснея лицом:

— Будем до рассвета,
будем петь в ночи.
На дороге где — то.
Только не молчи.
В грусти не молчи…

Они допели последний куплет.

Майор вытер ладонью слезы со своих серых глаз и рассмеялся, почти радостно:

— А ты, парень, откуда эту песню то, знаешь?

— Слышал, — ответил Сол: — Отец пел.

— Отец пел… — Суни сказал: — Пил, наверное?

— Нет.

Потом Гуэн рассказал, как в детстве лазил на дерево, на самую вершину и, спускаясь вниз, сорвался и сломал ногу. Джил не понял к чему был этот рассказ. Видимо песня вызвала в флорианине какую — то ему одному понятную грусть.

Джил был рад сидеть с ними за столом сейчас, слушать их, смотреть на их лица — пьяные и шальные, и не думать о том, что предстоит впереди.

В дверь постучали.

Открывать ее пошел Сол Дин.

Джил думал, что явился кто — то из офицеров, но в медицинский отсек вошла Лория.

— Как вы тут? — Она деловито окинула всех быстрым взглядом: — Меня, тетя Тресса прислала, иди, говорит, присмотри за этими разгильдяями.

— Тетя Тресса, — произнес Гуэн усмехнувшись и глядя на нее пьяными, кошачьими глазами: — Она уже здесь была. Присмотрела.

И все оживились, начали наперебой предлагать ей свое кресло, и Джил тоже поднялся — радостный ее визиту, стоял с дурацкой улыбочкой на лице, слушал ее смех, ее слова. В этот момент ему было хорошо, и все вокруг него были хорошими, а значит ничего дурного произойти не могло, и они сделают то, ради чего их послали на крейсере, и вернутся назад, на Зарю. В этом никаких сомнений быть не может. Но это будет потом. Обязательно будет. А сейчас они… Они просто хорошие ребята, пусть и не в форме, но все — таки.

Он слушал ее смех, громкие слова майора, который зачем — то принялся доказывать «сударыне» «несокрушимую мощь корабля», а Сол бесстыдно воззрился на ее грудь, совершенно неприлично — на взгляд Джила и, перебивая майора, начал рассказывать пошлый анекдот.

Разошлись далеко за полночь.

Майор уснул за столом и Гуэн не стал его будить.

Джил и Сол проводили Лорию до ее каюты. Сол ушел к себе, а Джил в благодушном, хмельном настроении зашагал к своим капитанским апартаментам.

Он упал на кровать, не выключая свет, уткнулся лицом в подушку и, уже засыпая, все пытался стянуть правой ногой ботинок с левой ноги — не послушный, упрямый.

В эту ночь он снова увидел сон.

* * *

Он сидел на своей кровати — в трусах и майке. Куда — то подевался комбинезон и ботинки. Было светло, хотя световые панели под потолком не горели. Но Джила это не удивляло. Наоборот, он принимал происходящее сейчас в его каюте, как вполне себе разумеющееся — естественное и обычное.

И он знал, что это сон.

Гость сидел перед ним в старинном, огромном кресле, на деревянных, резных ножках, оббитые красным бархатом подлокотники выпирали вперед оскалившимися, лакированными головами львов. Гость откинулся на красную спинку кресла, курил, и большая, черная трубка в его руках — с изогнутым, длинным мундштуком трещала при каждой затяжке, из нее поднимался розовый, светящейся дымок и розовые искры, словно встревоженные, вспыхивали в ней и гасли.

На средних пальцах рук гостя сверкали огромными бриллиантами перстни. На левой руке перстень венчал сверкающий, размером с куриное яйцо, бриллиант, время от времени из него вырывались розовые струйки тончайших, как паутины, молний — вились вокруг пальцев, освещали резной подлокотник кресла. На правой его руке находился такой — же перстень с бриллиантом, только цвет его молний был синим.

Джил невольно засмотрелся на эти, казалось, живые камни, вглядывался в их прозрачное нутро, словно хотел рассмотреть в нем что — то очень важное для себя.

За креслом горел огромный каменный камин — мраморные валуны, из которых он был сложен, поблескивали томными бликами с чугунными, такими — же огромными, как и сам камин часами, которые обнимали крылатые, чугунные девы. Иногда эти девы поворачивали свои серые, отражающие свет головы в сторону Джила и улыбались ему. В кресле, одетый в просторный, пестрый халат — домашний, удобный и теплый, сидел гость — закинув одну ногу на другую, покачивал левой ногой обутой в зеленый, бархатный тапок. Второй его тапок, покоился под опущенной на пол ступней правой ноги.

Гость смотрел на Джила.

Джил смотрел на гостя.

Они беседовали.

Давно.

Уже много ночей.

Каждое утро Джил забывал содержание этих бесед, но помнил, визит гостя, как смутный, тяжелый сон, без подробностей и деталей, помнил самого визитера, его вид и даже его голос, но сам смысл разговора ускользал от него, словно тень в сумерках.

Разговор шел трудно, он утомлял Джила, но прекратить беседу было невозможно, немыслимо, это, как падение в пропасть, нельзя остановиться, зависнуть в пустоте, чтобы передохнуть, перевести дух. Ты падаешь, несешься вниз со скоростью снаряда, понимая, что ничего с этим поделать не можешь.