Звезда надежды

Александр Ефимович Измайлов был заметной фигурой литературного Петербурга: плодовитый и довольно острый баснописец, автор изданного в девяносто девятом году романа «Евгений, или Пагубные следствия дурного воспитания и сообщества», который с удовольствием читали грамотеи всех классов, хотя строгие блюстители нравственности и обвиняли его в излишней вольности и грубости картин, издатель литературного журнала «Благонамеренный», председатель Вольного общества любителей словесности, наук и художеств, над которым витала тень Радищева, поскольку общество это основали поклонники таланта создателя «Путешествия из Петербурга в Москву», и, наконец, приятель всей петербургской пишущей и печатающейся братии. Он водил знакомство со стариками — поэтами прошлого века — Иваном Ивановичем Дмитриевым, Иваном Андреевичем Крыловым, графом Дмитрием Ивановичем Хвостовым, дружил со своими сверстниками, вступившими на литературный путь в начале века, — Василием Андреевичем Жуковским, Константином Николаевичем Батюшковым (с Батюшковым они совместно сочинили сатиру на Шишкова и его компанию «Певец в беседе любителей русского слова»), привечал молодежь — «лицеистов», как называли их в Петербурге, потому что многие выпускники Царскосельского Лицея — Пушкин, Дельвиг, Кюхельбекер, Илличевский и другие — пробовали силы в сочинительстве и, судя по всему, грозили оттеснить всех остальных на второй план. Несмотря на солидный возраст — ему было уже за сорок лет, — Измайлов был человеком в высшей степени несолидным. Высокий, крупный, с довольно большим брюшком, он ходил вприпрыжку, а на его широком лице, на котором как-то смешно и нелепо торчал большой острый нос, все время было такое выражение, как будто он собирается рассмеяться, и он, действительно, готов был в любую минуту отпустить ядреную шутку или посмеяться услышанной.

После многих лет сотрудничества в различных журналах Измайлов с восемнадцатого года стал издавать свой собственный, в котором вполне отразился облик его издателя — «Благонамеренный» был журнал легковесный, открытый для всех авторов, редко-редко печатавший произведения первоклассных писателей, в основном заполнявшийся сочинениями самого издателя, а также начинающих и никому не ведомых творцов, отыскивать которых Измайлов имел такой талант, что Батюшков однажды пошутил: «Если писатели все вдруг пропадут, Измайлов из утробы своей родит новых словесников, которые будут снова писать и печатать». Сотрудникам своим Измайлов, как правило, не платил, печатал «из чести». Правда, надобно сказать, что и доходы издателя были мизерны, журналом он занимался больше из непреодолимой страсти к литературе, чем преследуя выгоду. Средства к существованию он добывал весьма тяготившей его службой в Экспедиции государственных доходов.

Измайлов встретил Геракова и Рылеева, как будто только их ему и не хватало.

— Дорогой Гаврила Васильевич! Милейший Кондратий Федорович! Как я счастлив, что вы пожаловали к бедному труженику, не имеющему возможности даже выйти из дому.

— Журнал собираешь? — спросил Гераков, заваливаясь на диван, который жалобно скрипнул под его тяжестью.

— Да, с рождественскими праздниками совсем не было времени заняться им. На дворе февраль, а подписчики еще январского нумера не получили. Правда, подписчики у меня покладистые, авось простят, когда прочтут мое объяснение задержки. Тем более, что я обращаюсь к ним не прозою, а стихами:

Как русский человек, на праздниках гулял:
Забыл жену, детей, не только что журнал. —

Измайлов засмеялся, тряся брюшком.

— Кондратий Федорович пишет стихи, — сказал Гераков.

— Тогда, Кондратий Федорович, вы мне и друг и собрат. И я жажду услышать ваши произведения.

— Давайте, Кондратий Федорович, начинайте, — проговорил Гераков, устраиваясь поудобнее на диване.

— Как? Сейчас читать?

— Конечно, сейчас.

Он начал с «Путешествия на Парнас», выпустив, конечно, строки, относящиеся к Геракову.

— Браво! Браво! — воскликнул Измайлов.

— Мой ученик, — не без гордости проговорил Гераков. — Давайте еще.

Рылеев прочел «Друзьям в Ретово», «Луну», «Сон», «Романс», «Воспоминание», несколько эпиграмм, и каждая вещь вызывала восхищение и одобрение Измайлова. Правда, он (и Гераков тоже) посоветовали исправить несколько неудачных строк и выражений, но общее мнение было положительное.

— Я напечатаю ваши творения в моем журнале. Завтра же занесите мне для начала одно-два стихотворения и пяток мелочей, — сказал Измайлов не принимающим никаких возражений тоном.

— Вы полагаете, мои стихи достойны печати?