– Ну а под второй башней что у вас?
– Пойдем, и увидишь сам.
Они вышли из комнаты, и тяжелая дверь, как в бомбоубежище, закрылась за ними. Монстрообразные мордовороты продолжили важно охранять покой реликвии.
Гертруда вела Таманцева по бесконечным подземным переходам, там оказался целый город. Пахло стоялой водой, канализацией, ржавчиной, было жутковато. Светились слабые лампочки, иногда приходилось двигаться почти на ощупь. Тянулись километры кабелей и проводов. Где-то за стеной грохотало метро, рядом гремел как водопад водосточный коллектор. Игорь чувствовал себя словно в парижской клоаке, столь красочно описанной Виктором Гюго в романе «Отверженные», или в московском подземном русле реки Неглинки, куда спускался Гиляровский. «А что, если они меня здесь начнут пытать и прикончат? – подумал он. – Никакие агенты прикрытия не помогут, а тело никогда не найдут. Но им же нужен наш пражский ковчег, может, пока не убьют», – успокаивал он себя. Тем временем они подошли к похожей комнате с такими же серьезными охранниками. После минутного замешательства их пропустили. Игорь увидел посреди нее другой ковчег. Помещение построили пару лет назад, а в том, первом, совсем новом, еще пахло свежей краской и ремонтом.
– Мы сейчас под другой башней, которая появилась раньше.
– Откуда же у вас еще один ковчег? – Таманцев старался быть максимально обаятельным. Она сделала вид, что поддалась, и решила подыграть ему. Правду ли говорила Гертруда или придумала легенду на ходу, Игорь не знал.
– Этот замечательный артефакт был передан Великобританией во время Второй мировой войны. За ним неотступно охотился Гитлер и подбирался все ближе и ближе. Британская империя рушилась и вовремя передала эстафету управления миром усиливающейся Америке. Ковчег хранился королями в Лондоне почти девятьсот лет, будучи привезенным в тысяча шестьдесят шестом году Вильгельмом Завоевателем. Ну а до того им владели потомки Карла Великого во Франции и Германии. В восьмисотом году ковчег был украден из Константинополя и присутствовал на церемонии венчания Карла Великого короной Императора всего Запада. Видишь, нам все известно, – и Гертруда самодовольно улыбнулась.
– Звучит невероятно, прямо как в ваших голливудских фильмах. Может, ты все придумала, а, Гертруда?
– Но ты же видишь ковчег, он же реален.
– Да, и пьедестал с квадратным углублением здесь такой же, как я видел под Ангкор-Ватом в джунглях Кампучии. Как будто вы это по одним чертежам делали.
– Да, воссоздано по древнему ритуалу. Ты ловко выкрал у меня тогда на чердаке синагоги те бумаги, которые я нашла там. Не знаю, удалось ли вам их расшифровать, но нам-то все давно известно.
Игорь подумал про себя: «Ну-ну, если вы такие всезнающие, зачем же ты тогда их там искала, привираешь все же». Но делал вид, что верит, и внимательно ловил каждое ее слово. Гертруда поняла, что, возможно, наболтала лишнего, спохватилась и добавила:
– Ну довольно экскурсий, пошли уже на свежий воздух, я ничего не ела с утра, – и они стали выбираться наверх через лабиринт переходов.
Вскоре через неприметную дверь открылся выход на улицу, где располагалась станция метро. Там шел ремонт, спрятанный за забором. Выйдя на свет божий, Игорь понял, что они находятся уже довольно далеко – в целом квартале от башен-близнецов – и никакие агенты их не заметят. «Что они будут думать? Искать нас начнут по всему городу…»
– Ну что, пойдем поедим, я знаю хороший ресторанчик в Маленькой Италии, – предложила Гертруда.
Перспектива выглядела заманчиво, и Игорь согласился. Он тоже был не против убежать от всех на один день и просто провести его в свое удовольствие, погулять по Нью-Йорку, который начинал ему все больше и больше нравиться. Потом всегда можно объяснить, что этого требовали интересы дела, так как Гертруда давала много ценной информации и он работал над тем, чтобы ее завербовать. Хитрая женщина, впрочем, могла сказать то же самое про него, и у нее бы проблем не возникло. Хотя она, наверное, пользовалась большей автономией, чем советские разведчики. Или так ему казалось тогда.
Таманцев и его спутница быстро шли в сторону Уолл-стрит и вскоре миновали здание Нью-Йоркской фондовой биржи, напоминавшей языческий храм. Впрочем, некая церковь с острым черным шпилем там тоже имелась, но ее так зажимали со всех сторон нависающие небоскребы, что она казалась жалкой. Настоящим святилищем гордо стояла Биржа. Это и был храм мамоны, золотого тельца, культа денег современного западного мира.