— Не надо ничего делать с Бондаренко. Иначе я напишу рапорт о том, как в упор из гранатомета вы на куски разорвали женщину с ребенком.
— В доме был душман, он стрелял но нас и убил моего подчиненного!
— Вы, товарищ капитан, говорите неправду. Не так было. Душман выстрелил и лишь потом забежал в дом. Женщина с детьми для него стали заложниками. Вы же прекрасно слышали крик и плач женщины и детей.
— Ты, старлей, за это ответишь!
— Во-первых, прошу впредь не тыкать, а во-вторых, если против моего сержанта Бондаренко будет возбуждено уголовное дело, я на имя комбрига напишу рапорт и подробно изложу, как вы в упор выстрелили из гранатомета по раненой женщине с ребенком и убили их. За это убийство вы сами пойдете под трибунал. Лучше будет для вас, если пойдете к комбату и заберете свой рапорт назад.
Капитан Щеглов покачал головой.
— Вот смотрю на тебя, так и хочется спросить: какой дурак тебе присвоил офицерское звание?
— Министр обороны, товарищ капитан, — наивным голосом ответил Давыдов.
— Ты, старший лейтенант, свой юмор побереги для другого места. Если бы ты был настоящим офицером, то не встал бы на защиту какого-то сержанта. Твой сержант через полгода уйдет на дембель и забудет тебя, а нам с тобой вместе служить не один десяток лет. Характеристику тебе на представление к ордену Красной Звезды писал не сержант, а я. Понял? В следующий раз я буду поумнее, и если придется на тебя писать характеристику, то такую напишу, что в тюрягу с ней не возьмут. Дошло?
— Спасибо за откровенность. Простите за бестактность, но со знанием Устава у вас не все в порядке. Сержант Бондаренко мой подчиненный и по Уставу я обязан заботиться о нем и защищать, если он невиновен.
— Устав, старлей, я не забыл. А я-то, дурак, на днях с комбатом разговаривал по поводу тебя, предлагал ему повысить тебя в должности. Запомни и заруби себе на носу: пока я твой ротный, тебе ничего не видать!
— Мне, товарищ капитан, понравилось ваше слово «пока». Думаю, оно вам подходит.
— Вон отсюда! — прохрипел капитан.
Давыдов улыбнулся, встал и молча направился к двери, но возле нее остановился, принял строевую стойку и бодрым голосом произнес:
— Разрешите идти, товарищ капитан?
Это окончательно вывело ротного из себя. Он медленно поднялся из-за стола и двинулся на лейтенанта. Но в это время открылась дверь и в кабинет вошел комбат. Хмуро окинул взглядом старшего лейтенанта, сел за стол и недовольно сказал:
— Тебя, старший лейтенант, тоже следовало бы наказать.
— За что, товарищ подполковник?
— А за плохое воспитание подчиненных. Объяснительную написал?
— Никак нет, товарищ подполковник. Мы поговорили с капитаном Щегловым и пришли к выводу, что сержант Бондаренко невиновен.
— Не понял? — подполковник Сабуров вопросительно посмотрел на ротного.
Капитан замешкался и не знал, что ответить. За него ответил Давыдов.
— Дело в том, товарищ подполковник, что когда ротный отдавал приказ сержанту, тот не слышал его, а капитан сгоряча подумал, что тот отказывается выполнять его приказ.
— А ты что скажешь, капитан?
— Так и было, товарищ подполковник.
Подполковник некоторое время молча смотрел на Щеглова, потом грубо произнес:
— Сгоряча, капитан, можно и… — но не договорив, замолчал.
— Товарищ подполковник, разрешите Бондаренко забрать с гауптвахты? — заторопился Давыдов.
— Раз невиновен, нечего его там держать. Передайте начальнику гауптвахты, чтобы он выпустил его.
— Понял, товарищ подполковник. Разрешите идти?
Подполковник молча махнул рукой. Давыдов вышел.
Такого удачного поворота событий он даже не ожидал.
Олег сидел в одиночной камере на голом земляном полу. Когда вошел командир взвода, он встал. Давыдов, взглянув на его хмурое лицо, спросил:
— Тяжело на гауптвахте?
— Зато спокойнее. Согласен до самого дембеля здесь просидеть.
— Теплое местечко себе ищешь, — засмеялся старлей. — Не выйдет! Пошли, тебя освободили.
Они направились в подразделение. Давыдов ждал, что Олег поинтересуется, каким образом его освободили от гауптвахты, но тот молчал. Давыдов не выдержал:
— А ты чего не спрашиваешь, почему тебя с губы освободили?
Тот неопределенно пожал плечами.
— Я пошел к ротному, поговорил с ним, чтобы против тебя уголовное дело не возбуждали. Одним словом, я его убедил этого не делать. Встретимся на гражданке, с тебя бутылка.
— Сволочь он! — неожиданно выпалил Олег.
— Кто? — машинально спросил Давыдов.
— Ротный, кто же еще! За что он убил женщину с ребенком?
Давыдов остановился и в упор посмотрел на него.
— Давай договоримся: больше на эту тему ни слова. Понял?
— Понять-то понял, но перед глазами постоянно стоит эта дикая сцена.
— Ты, сержант, лучше представляй другую сцену: как мать убитого Сидоренко будет встречать цинковый гроб. Не забывай, где ты находишься! У войны свое лицо!
Дальше они шли молча,
Олег чистил автомат, когда к нему, улыбаясь, подошел Давыдов,
— Сержант, с тебя магарыч!
Олег увидел, что тот что-то держит за спиной. Ему показалось, что это письмо от Иры. Сердце учащенно забилось,
— Письмо?
— Лучше, чем письмо. Держи.
Он протянул ему газету «Советский спорт».