Звезда печального счастья

Но и эта просвещеннейшая государыня дальше этих смягчений не пошла. Осталось в обычае вырывать ноздри, ставить на лбу и щеках клейма, большинство населения по-прежнему жило под страхом кнута, а наиболее злостных преступников предавали публичному сечению до смерти, и в обычной своей жизни не исключала Екатерина жестокостей. Особенно поощряла она Степана Ивановича Шешковского, начальника тайной экспедиции. Кулачная расправа, плети, палки были обычными его орудиями. И современники боялись Шешковского как огня. В одной из комнат тайной экспедиции устроил Степан Иванович экзекуционное кресло. Кресло спускали под пол, и там помощники Шешковского без помех пороли свою жертву. А сам Шешковский сек с необычайным искусством. Но этой чести удостаивал только самых знатных. И в той же комнате, где производилась расправа, уставленной иконами, под стоны и крики терзаемых читал Шешковский акафисты Сладчайшему Иисусу.

Немногие выживали под экзекуцией, а с выживших брал он подписку, что ни при каких обстоятельствах не расскажет, что делали с ним в тайной экспедиции.

Зато и одарен был Степан Иванович без меры деньгами и орденами…

Сын Екатерины Павел уничтожил привилегии, дарованные дворянам матерью. Он мелочно, придирчиво и нещадно карал всякое непослушание и самое ничтожное уклонение от своих указов. Все зависело тут не от законов, а от минутного каприза, прихоти владыки. Для самоличной расправы служила у Павла трость из воловьих жил.

Полковник Грузинов непристойно выразился об императоре. Его схватили, раздели, а сечь начали при восходе солнца и закончили только в два часа пополудни. Три палача буквально выбились из сил. Конечно, несчастный тут же испустил дух…

Александр еще помнил знаменитое дело пастора Зейдера. Тихий и кроткий пастор из Лифляндии, спустя десять лет после того, как содержал немецкую библиотеку, просил через газеты своих бывших подписчиков возвратить ему книги. Рижский цензор Туманский донес Павлу, что некий пастор содержит библиотеку, а правительству о ней ничего неизвестно. Зейдера схватили, привезли в Петербург и судили уголовным судом как государственного преступника. И приговорили его к кнуту и каторге. Генерал-губернатор Пален приказал, привязав Зейдера к позорному столбу, бить не по спине несчастного пастора, а по столбу. Только человеколюбие Палена спасло пастора от смерти.

Александр, воцарясь на престоле, сразу же возвратил пастора Зейдера из ссылки и восстановил его во всех правах…

С первых же шагов Александр старался смягчить жестокие нравы своего отца. Он приказал убрать виселицы в городах, которые возводились при Павле, восстановил привилегии дворян — освободил их от телесных наказаний, восстановил указы Екатерины об освобождении от телесных экзекуций священников, простых монахов, купцов и многих других. Недаром же писал Воронцову Завадовский: «Мы должны быть благодарны судьбе, которая избавила нас наконец от бедствий прошлого царствования. Залечиваются старые раны, кнут и топор не возродятся вновь. Кроткий и милостивый ангел царит над нами. Мы на опыте узнали, какие ужасы существовали во времена Иоанна Грозного. Ты можешь себе представить нашу общую радость. Снова дух восприял…»

Но пришел Николай, и снова засвистали палки, розги, кнут.

Бунт военных поселян 1831 года закончился экзекуцией кнутом. В своих воспоминаниях некий Серяков так рассказал об этой операции:

«Приговоренных клали на кобылу по очереди, так что когда одного наказывали, все остальные стояли тут же и ждали своей очереди. Первого положили из тех, которому назначили 101 удар. Палач отошел шагов на 15 от кобылы, потом медленным шагом стал приближаться к наказываемому. Кнут тащился по снегу меж ног палача. Когда палач подскакивал на близкое расстояние от кобылы, то высоко взмахивал правой рукой кнут, раздавался в воздухе свист и затем удар… Первые удары делались крест накрест, с правого плеча по ребрам под левый бок и слева направо, а потом начинали бить вдоль и поперек спины. Во время самого дела, отсчитавши ударов 20 или 30, палач подходил к стоявшему тут же полуштофу, выпивал стакан водки и опять принимался за работу. Когда наказанный не издавал ни стона, никакого звука и не замечалось даже признаков жизни, ему развязывали руки и доктор давал нюхать спирт. Когда при этом находили, что человек еще жив, его снова привязывали к кобыле и продолжали наказание…»

Страдания несчастных были ужасные. От жестокого мороза тела их коченели, раны растравлялись, кровь замерзала, нередко ветер поднимал тучи пыли и бросал на обнаженное мясо. И не только мужчин подвергали такому наказанию — секли и женщин, и детей, и больных, и стариков! Жестоки, разнообразны и обильны были наказания, и своды законов утверждали эти варварские пытки!