Звезда печального счастья

— Друг мой, — живо запротестовала Елизавета Павловна, — Мишель во время событий был в Москве, а его схватили и привезли в крепость. Наташенька каждый день ходит, надеется, может, увидит мужа, может, хоть записочку передать…

Евгений Александрович, продолжая жевать котлетку, молча поднял глаза на жену.

Она словно бы поперхнулась и усиленно стала ковырять вилкой в тарелке.

— И тебе, Елизавета, — строго проговорил Евгений Александрович, — не пристало докучать мне такими важными делами, ты в них ничего не понимаешь, а лезешь не в свои дела…

Он опять сунул в рот хороший кусок котлетки и продолжил жевание. Кусок не шел Наталье Дмитриевне в горло.

— Родственники же, — выговорила Елизавета Павловна, — и ты генерал-адъютант, мог бы и поспособствовать.

— Твои родственники не слишком усердные слуги государевы, — резко отозвался Евгений Александрович. — И кроме того, я делаю сентенцию по всем причастным, мне по роду службы не положено вмешиваться. И государь разберет…

Тем и закончился разговор за этим поздним обедом. Когда она пришла в свою комнату, сердце ее заледенело, руки рвали кружевной носовой платок, но слез не было.

— Наташенька, деточка, — влетела Елизавета Павловна, — ты не смотри, что он так суров, он, конечно же, похлопочет…

— Спасибо, тетушка, — едва выговорила Наталья Дмитриевна, — но пожалуй, что и зря потащили вы меня к себе, тут квартира в казармах Финляндского полка, настрой не в мою пользу…

— Что ты, что, племянница, — затараторила Елизавета Павловна, — ты не гляди, что он так сурово разговаривает, ему надо форму блюсти.

Но Наталья Дмитриевна уже поняла всю враждебность отношения к своему мужу дяди Головина и твердо решила при удобном случае переехать на свою квартиру. Там по крайней мере не будут упрекать ее и ее мужа. А скрытое неодобрение и подозрительность она сразу отметила. Теперь же ей было ясно, что генерал Головин не только ничем не поможет Фонвизину, но еще и отравит ее существование упреками и шпынками.

Ранним утром она поехала к крепости, опять надеясь на содействие какого-нибудь офицера передать мужу хоть крохотную записочку. И заметила у ворот крепости высокую представительную, но очень молодую даму, одетую по самой последней парижской моде и в белой шляпке с высоким пером.

Она подошла к ней и стала рядом, ничего не говоря и ничем не выдавая догадки, что и эта дама хлопочет о муже…

Дама в белой шляпке первая повернула к Наталье Дмитриевне простое милое лицо и потихоньку шепнула:

— Вы насчет…?

Наталья Дмитриевна кивнула головой.

— Я, — дама всмотрелась в лицо Натальи Дмитриевны, — да ведь я вас хорошо знаю, — она вдруг бросилась на шею Наталье Дмитриевне, — вы же Наталья Дмитриевна, вы жена нашего дорогого друга Михаила Александровича. Если бы не он, никогда бы не стать мне Якушкиной…

Наталья Дмитриевна изумилась — как могла она не узнать Анастасии Васильевны Якушкиной, урожденной Шереметевой, жены преданного друга своего мужа Якушкина.

Они обнялись, расцеловались.

— Вы так похудели, — извинительно начала Наталья Дмитриевна, — простительно было мне не узнать вас…

— Пять месяцев назад родила, теперь уже второго сына, Евгения. Долго болела, едва выкарабкалась, и вот я здесь, в Петербурге. Мой супруг… — она сморщилась, и слезы потекли по ее розовым щекам.

— Мужайтесь, — тихо шепнула Наталья Дмитриевна, — наш долг — подкрепить супругов, и нам не пристало распускаться…

Они так обрадовались встрече, что даже забыли, зачем пришли к крепости…

— Матушка, все мои родичи так обеспокоены, — торопливо говорила Анастасия Васильевна, — все хлопочут, все меня жалеют, — и она снова расплакалась, теперь уже от жалости к себе.

— О, у меня вовсе не так, — и Наталья Дмитриевна передала Якушкиной весь разговор за вчерашним столом.

— Господи, — воскликнула Анастасия Васильевна, — да вы и дня не можете оставаться там, я вас прошу, умоляю перебраться в наш дом. Дом огромный, пустой почти, вы там прекрасно разместитесь…

Наталья Дмитриевна задумалась. Может, и правда было бы лучше перебраться из враждебной обстановки дома Головиных в казармах Финляндского полка к княгине Шереметевой Надежде Николаевне, которую она знала и почитала еще с тех пор, как Михаил Александрович выступил посредником при соединении двух любящих сердец — блестящего офицера Якушкина и пятнадцатилетней красавицы Настеньки Шереметевой, вся семья которой воспротивилась этому раннему браку.

Настенька привезла из Москвы обоих своих сыновей, еще малолеток, а пятимесячного Евгения страстно желала показать мужу. Мать ее Надежда Николаевна усиленно хлопотала по делу зятя, и вся обстановка в ее доме поддерживала и укрепляла силы.

Но Наталья Дмитриевна ждала свояченицу Ивана Александровича Фонвизина, Катерину Федоровну Пущину. Та должна была привезти из имения кое-какие вещи, нескольких дворовых…

В этот день они так ничего и не добились — ни увидеть мужей, ни передать хоть какие-то весточки, зато не могли наговориться, и Наталья Дмитриевна несколько поуспокоилась — сестра по несчастью была ей теперь нужнее, чем все напускное сочувствие родной тетки…