Звезда перед рассветом

– Ты кто? – неожиданно спросил Илья Кондратьевич, по-птичьи поворачивая голову.

– Я Люба, дочка Николая Павловича Осоргина, ученица Катиш.

– Николай и женщины… да… Ты не печальна?

– Н-нет, – с долей неуверенности вымолвила Люша. – Кажется, так про меня не скажешь. Но вы – вы ведь хотели же когда-то быть знаменитым художником!

– Все поздно, – старик снова потерял интерес к разговору. – Вот если бы Наташенька была жива и увидела… – дальше пошло какое-то неразборчивое бормотание.

– Бесполезно, Люша! Илья, мы идем домой – обедать надо! – решительно сказала Катиш. – Что уж тут! Ведь он прав – ушло его время, – и подумав, добавила. – Всехнее время ушло… а чье настало?

– У Марыси мальчик родился. Назвала Валентином. Его?

– Низкий поклон твоей Марысе за ее об нас хлопоты. И здоровьичка – и ей, и мужу, и сыночку их.

– Ну в этих хлопотах Марыська себя, я уверена, не забыла…

За разговором вышли за порог церкви, на крыльцо, спустились по деревянным ступеням. Илья Кондратьевич механически переставлял ноги и вроде бы не до конца понимал, куда и с кем идет.

Раздухарившееся к полудню весеннее солнце растопило лед в лужах, разбросало по небу легкие белые облачка, приласкало набухшие соком ветки деревьев.

Тонконогая девочка сорвала с темно-пепельных волос легкую шапочку и побежала к крыльцу:

– Мама, Катиш, дедушка Илья! Идите, идите сюда скорее, а то он совсем улетит! Да вот же он, вот, какой огромный! Дедушка Илья, смотрите, он к вам полетел!

Капочка подпрыгивала от нетерпения, а Илья внезапно вздрогнул всем телом, с силой, неожиданной в высохшем теле, вырвал свою руку у Катиш, остановился как вкопанный и прошептал:

– Майский жук! Наташенька… Наталья Александровна…

Катиш обескуражено взглянула на Люшу, но та и сама ничего не понимала (история с майским жуком и вообще история любви крепостного художника Ильи Сорокина и аристократки Натальи Мурановой подробно описывается в книге «Танец с огнем» – прим. авт.):

– Илья Кондратьевич, это не Наталья, это Капитолина Александровна, наша с Александром Кантакузиным дочь. Вы ж ее знаете…

– Наташенька с майским жуком… Портрет пропал, ива над разливами… надо снова написать, пока весна…

– Надо, Илья, непременно надо! – Катиш, привычная к кульбитам стариковского сознания, сориентировалась быстрее Люши. – Вот тебе и красочки привезли, и мольберт починим, и Капочка, если попросим хорошенько, согласится тебе попозировать где ты скажешь. Ведь согласишься для дедушки Ильи, девонька наша, правда?

Майский жук, важно гудя, улетел вдоль улицы вниз, к реке. Капочка проводила его взглядом и охотно закивала:

– Да, да, пусть дедушка Илья меня нарисует. Мне и самой поглядеть охота.

– Вот и договорились, – решила за всех Люша. – Сейчас, значит, в Торбеево обедать, а потом Илья Кондратьевич нам укажет то место над разливами, где он Капочку рисовать будет. И сдается мне отчего-то, что та ива с тех пор значи-и-ительно подросла…

Налетел свежий сырой ветер от реки, поиграл с березовыми ветками, взбил мелкой рябью лужу – и стих, и видно стало, как тянутся невесомым паром, переливаясь на солнце, от земли вверх талые воды.

* * *

К началу мая по всему дому выставили вторые рамы и сколько возможно держали окна открытыми. Дни стояли теплые, запахи весны бродили по комнатам вольно. В библиотеке залетевший ветер трепал загнувшуюся карту – атлас был разложен на столе, Алекс теперь изучал его каждый день.

– Иногда мне кажется, что немедленный сепаратный мир с Германией действительно единственный ход, который может спасти Россию от окончательного краха, – задумчиво глядя в окно, сказала Юлия.

Почки на сирени уже набухли и стали похожи на маленькие розовато-лиловые минареты.

– Что ты говоришь! – воскликнул Александр. – Сейчас, когда у нас наконец в достатке оружия, патронов, налаживается дело с амуницией для армии, Брусиловский прорыв продемонстрировал Германии и Союзным державам нашу силу и несгибаемость воинского духа…

– Александр, на войне убивают…

– Это естественно. На войне всегда убивали, чуть ли не от сотворения мира. Помнишь Каина и Авеля?

– Каин убил Авеля, приревновав его к милости Божьей. Это малодостойно, но понятно любому. А здесь люди вовсе не понимают, зачем. Какая ревность у ваших крестьян к Константинополю или Проливам? В соседней деревне выступали агитаторы, а потом этот ваш странный мальчик, Кашпарек, пародировал их с комментариями для слуг и детей своей марионеткой… Признаюсь, я заслушалась. А после, может быть, впервые подумала: как странно мы живем – все классы рядом, голос слышно, как в соседнюю комнату, но как будто в разных мирах… Надя много лет говорила мне, что это непременно должно быть изменено, но я никогда не желала ее услышать…

– Юлия, не вступить ли тебе теперь в партию большевиков? – иронично поинтересовался Александр. – Или лучше – меньшевиков?

– Ты полагаешь, что это смешно?

– Я полагаю, что это странно. Общественная активность пристала мужчине, как переустраивающему, изменяющему мир началу. Женщины же самой природой созданы для другого.