Звезда перед рассветом

Ай-ай-ай, бай-бай-бай
И не вижу сокола
Ни вдали ни около
Ай-ай-ай, бай-бай-бай…

(стихи А.Ахматовой – прим. авт)

В доме было тепло, но Александра невольно бросило в дрожь. Черная ель над колыбелью… Какой ужасный образ… Хорошо, что там, в колыбели, не его дочь… Дочь сокола?

Синеватые искры света в густых, цвета сказочной ночи волосах. Длинные, заметные даже в полутьме ресницы. Неспешная, совершенная почти до страдания грация движений танцовщицы и дважды выносившей и родившей своих детей женщины. Его жены…

– Люба, – шепотом, чтобы не испугать ни мать, ни ребенка, позвал Александр.

И сразу вышел в коридор. Две ступеньки наверх – в темную галерейку, где на стене видна была смутная тень качающихся веток.

– Что-то случилось? Что? С кем? – Люша тут же поднялась вслед за ним, ожидая, должно быть, услышать какую-то очередную неприятность. У Александра и вправду было что сказать, вернее, было секунду назад… да и теперь было, но только уже другое и тоже очевидно ненужное.

Прошла секунда, вторая – его молчание становилось все нелепее.

– Забыл, с чем шел? Ну, вспомнишь – позовешь.

– Постой…

Он, шагнув следом, перехватил ее у самых ступенек и взял за плечи, вернее, за концы шали-паутинки – резко и неуклюже, и тут же едва не выпустил, удивленный тем, что она его не отталкивает. И, выдохнув сквозь стиснутые зубы, сделал то, чего отчаянно хотел – поцеловал ее волосы, так, чтобы почувствовать, как они щекочутся. А потом, сразу же, поцеловал в губы. Ему пришлось наклониться, ведь она была такая маленькая…

Во дворе зажгли фонарь, и краем глаза он увидел свою тень на стене среди веток – длинную и угловатую, похожую на дятла.

Глава 17. В которой большевик Аркадий Арабажин и жандарм Афиногенов вспоминают восточного мудреца Ходжу Насреддина.

Стараясь поменьше опираться на левую ногу, Арабажин с трудом спустился по крутым ступенькам с положенными прямо на землю досками и нагнул голову, проходя под низкой притолокой. В землянке было накурено, под узкой койкой лежал на боку высокий латунный чайник, на стене висела гитара. За столом сидел дородный жандарм с большими ухоженными усами, спускавшимися по обе стороны красногубого рта.

– Здравствуйте, господин Январев!

– Боже мой! – Аркадий не удержался от тяжелого удивленного вздоха. – А вы-то кто?

– Отвечать я вам вроде бы не обязан, однако отвечу. Командир жандармского полуэскадрона ротмистр Афиногенов Валерий Юльевич, к вашим услугам.

– Вы из железнодорожных жандармов? – с надеждой (подразделение железнодорожных жандармов не занималось политическим сыском – прим. авт.) спросил Арабажин, который по сугубо гражданскому обеспечению судьбы плохо разбирался в тонкостях мундирных отличий жандармских подразделений.

– Никак нет. Третий Сибирский стрелковый полк, первого Сибирского армейского корпуса.

– Но чего же вы от меня теперь хотите, господин ротмистр? Я лишь слегка оправился после ранения…

– А это как раз зависит от того, насколько искренний разговор у нас с вами сейчас выйдет, – плотоядно (как будто бы слегка переигрывая, – подумалось Арабажину) усмехнулся Афиногенов. – Для начала скажите-ка мне вот что: вы, «пане Январев», хорошо ли помните все, что с вами в последнее время происходило? Я предварительно консультировался с вашим лечащим врачом, но он, по-видимому блюдя ваши интересы, дал мне ответ вполне неопределенный…

– Помню, но как будто не все… – словно прислушиваясь к чему-то внутри себя, медленно произнес Арабажин.

– А что же помните?