Звезда пленительнаго

— Ну что вы, Александр Владимирович, как дите малое! Молодые-то арифметику в гимназиях очень неплохо выучивают. И очень быстро просчитывают, что чиновник с окладом в семьдесят пять рублей получит как бы не вдвое больше вашего инженера.

— Это как? У инженера-то моего оклады от двухсот пятидесяти, да и то только в первый год…

— Это очень просто. Возьмем помощника столоначальника в Земельном управлении уезда нашего, как раз с окладом жалования в семьдесят пять рублей. Сделок по земле в уезде немного, но за неделю всяко пара дюжин будет. Половина из них вовсе не о десятине-другой, в посерьезнее, и ежели желания ждать с полгода регистрации у вас не появилось, то пожалуйте червончик золотой выложить… Еще за месяц раза два и большие покупки проходят, тут уж и четвертным билетом сильно делу не помочь. Вот и считайте: на самой мельчайшей должности чин уже шесть сотен, да имеет — и это в нашем нищем уезде. А ежели кто в губернии служит, то не меньше тысячи домой тащит — всего лишь за то, что бумажку в долгий ящик не откладывает. А инженеру-то работать нужно…

— И сколько же всего воруют-то? Народ ведь и не богат особо — если не сказать нищ и гол.

— А сколько в уезде нашем народу живет? Тысяч чуть меньше двухсот? Вот столько и воруют, по рублику с души. Это если о мелких чинах говорить, те кто повыше, те больше берут…

Летом Машка планировала приехать в Сталинград, но не вышло: семья Новиковых пополнилась девочкой Камиллой. Васька по этому случаю снова влезла в скафандр и лично сделала для Машки комплект кухонной посуды. Как-то я рассказал жене о том, что медь с нержавейкой можно ковкой сваривать, только на воздухе все окисляется быстрее чем сваривается — ну а в аргоновой-то камере все проще выходит. Ковали, конечно, все же кузнецы-мужчины — но ковка — дело простое, а вот ручки приварить — это великое искусство, мало кому подвластное. Ну Ваське, ну девицам из ее "летучей бригады". Да и все равно не сразу получается все хорошо сделать.

В общем, когда задуманное воплотить Ваське удалось, в "отходах" разных сковородок с кастрюлями оказалось чуть ли не с полсотни. А еще оказалось в "невостребованной оснастке" пара десятков штампов, которыми в конечном итоге пришлось изготавливать хитрую посуду. Жалко, ведь только один "сковородочный" штамп обошелся почти в полторы тысячи. А на всю оснастку для выделки дюжины варочно-жарочных изделий ушло чуть ли не сорок тысяч рублей. Похоже, что госпожа Голопузова-Прекрасная методики продвижения никому не нужного товара на рынки в нашем окружении освоила успешно — и "вечная посуда" по цене в триста рублей за комплект как-то очень быстро начала проникать на европейский и заокеанский рынок.

А на Российском она никому и нафиг не нужна была: среди дворянства даже идея "готовить самому" была под запретом — мол, "не царское это дело". А народ попроще за такие деньги и убить бы не погнушался…

Хорошо, что у Машки никаких комплексов по этому поводу не было — и я подозреваю, что "бизнес-идею" именно она Ваське и подсказала. Не очень грандиозная идея, но и лишних пара сотен тысяч долларов прибыли в год не помешают. Я, правда, предложил жене забирать эти деньги "на булавки", но Васька обиделась… А затем, подумав, согласилась — и в Векшинске внезапно стал подниматься новый завод, по выпуску кухонной посуды. Причем не только из нержавейки: Машка видимо успела поделиться с "мачехой" ещё и рецептурой боросиликатного стекла. Но это все же был проект "на будущее", а вот самый крупный мой проект "на сейчас" провалился.

Не совсем провалился, задержался — и вовсе не из-за непостроенных электростанций. Просто не получилось: все всё делали правильно, но университет к осени успел подняться лишь до тридцать второго этажа. Тут и изрядная доля моей "вины" была: пропорции Черновского проекта показались мне не совсем "соответствующими оригиналу", и он несколько раз "слегка менялся" — исключительно в стороны высотности отдельных элементов (а куда деваться-то, "по горизонтали" домик-то уже выстроен!). Финальный вариант получился с крыльями в двадцать четыре этажа (тридцать два с башенками по краям), а центральный корпус вышел уже в пятьдесят пять этажей высотой — то есть на бумаге вышел. А "живьем" к первому сентября только начали монтировать тридцать третий и тридцать четвертый…

О том, что "мы не успеваем", было известно еще весной, так что никто особо не расстроился. А больше всего не расстроился Беклемишев — хотя как раз у него поводов для расстройства было очень много. Для украшения здания он уже сделал чуть ли не два десятка различных статуй, и большую часть из них разбил собственными руками: сами по себе были они неплохи, но "не гармонировали". И больше всего "не гармонировали" статуи, которым предстояло украшать здание не снаружи, а внутри — в центральном холле. Хорошо еще, что пока работа шла с гипсовыми моделями, которые было не очень-то и жалко.