Звезда пленительнаго

— Саш, что за ерунду ты мне подсунул почитать? — раздался в трубке Славин голос. — Ну что это: "Господь одарил нас благословенными землями, богатыми водами и сильным, трудолюбивым народом"… Может мне и в церковь посоветуешь ходить по утрам?

— "Но тяжкое бремя творения счастья народу он возложил на нас" — продолжил я. — "Иные нас проклянут, иные опорочат наше имя. Но во имя счастья, бремя построения которого возлагается на наши плечи, мы с гордостью понесем сей крест. И донесем его, ибо кому же еще его Господь может его доверить? А обмануть доверие Господа — суть грех страшнейший". Ты дальше читай, там не молитва, а чистая политэкономия. Причем старинная, а посему, считай, уже классика. А автор, хоть и католик рьяный, но всяко уж поумнее Карлы с Марса и всех его апологетов вместе взятых. Читай, вернусь — доложишь свои выводы. Договорились?

— Ну… у тебя как здоровье-то? Голова не болит?

— Ты не первый будешь, кому скажу: у меня приступ лихорадки, а не слабоумия. И да, если тут мне задержаться придется, то Малинина сам встреть, скажи, что я одобряю его идею — в пределах, скажем, трех миллиардов для начала. Но сам проследи, чтобы в пять все же он постарался уложиться…

— Ты о чем? — в голосе Славы явно прозвучало подозрение.

— Именно об этом. И, пока время есть, составь-ка план восстановления экономики…

— Да уже готов давно…

— Вот и славно. Трам-пам-пам.

— Что?

— Ничего, это я песню вспомнил… ладно, потом поговорим, тут опять доктора по мое тело пришли. Потом договорим, до свидания!

Батенков суетливо оглянулся, но в палату никто и не собирался заходить: просто меня так скрутило, что больше разговаривать было невозможно. А Слава-то не виноват, зачем его лишний раз пугать?

Я открыл глаза: на до мной стоял все тот же Николай Николаевич:

— Я вам морфину еще инъекцию сделал… надеюсь, полегчает немного.

— Спасибо, а то уж совсем невмоготу стало — ответил я почему-то сиплым голосом.

— Уж кричали вы больно сильно, голос, небось, сорвали — понял мой недоуменный взгляд Батенков.

Наверное кричал: меньше чем через минуту в палате снова появился Тейлер с кучей ассистентов, меня снова начали тыкать иголками — но я все уже воспринимал в полузабытьи: вероятно ударная доза морфина все же добралась до моего сонного центра…

Снова глаза я открыл уже в темноте. Причем проснулся, похоже, не сам по себе: Макс протирал мне плечо спиртом, а на тумбочке у кровати, освещенной настольной лампой, все еще покачивался шприц.

— Добрый вечер, Макс. Или уже ночь?

— Ночь, мистер Волков. Но вам вовсе не обязательно спать…

— И не хочется почему-то, наверное, за день выспался. Что новенького?

Макс внимательно поглядел на меня, вздохнул глубоко:

— Наверное я обязан вам сказать: все же мы желтой лихорадкой занимаемся… я имею ввиду всех врачей института, не меня — мы занимаемся ей почти двадцать лет. И можем давать очень точные прогнозы…

— Понятно. Когда и как?

— Ближе к утру вам станет много легче. То есть чувствовать вы будете себя совершенно здоровым… часа три-четыре, хотя возможно и меньше. И с вероятность больше девяноста девяти процентов — не позднее следующего утра. Сутки, максимум часов тридцать. Я почему вам говорю: после улучшения вам будет очень… плохо. Очень больно, мучительно больно. Почки уже почти не работают… печень перестанет завтра с утра. Боюсь, мы уже ничего просто не успеем…

— Спасибо, Макс. Морфина у вас хватит чтобы я не очень мучился?

— Но это же…

— Я просто про обезболивание спрашиваю.

— Боюсь, что доза, потребная для снятия боли, будет летальной…

— Вот уж не думал, что в тебе спрятаны садистские наклонности. Извини, это шутка. Просто я все же боюсь…

— У вас будет часа три, может четыре, чтобы уладить какие-то дела… за дверями ждет секретарь института и нотариус, если вам потребуется…

— Спасибо. Даница!

Дверь даже не скрипнула, но моя "тень" материализовалась возле кровати:

— Ты слышала?

— Да, Александр Владимирович.

— Макс, я так понимаю, что полегчает мне часов в пять утра?

— Часа в три даже…

— Даница, а ты видела электростанцию ночью? Говорят, это очень красиво…

— Нет, не видела.

— Ну мы это сейчас и исправим. Я тоже не видел, так что подгони к дверям машину, поедем…

— Куда это вы поедете? — вскинулся Макс.

— Макс, других дел у меня нет. Даница, что в завещании?

— Все имущество поступает в распоряжение Марии Петровны…

— Макс, она — единственный человек, кто справится, так что все в порядке. А я хочу посмотреть на освещенную прожекторами плотину. Я ее и днем-то толком не посмотрел. Ведь другого случая посмотреть у меня не будет? В три часа… Дорога хорошая, асфальтированная. Час туда, час обратно. Макс, к шести мы вернемся. А ты подумай, сколько можно будет колоть морфина. Да, где тут был мой радиотелефон?

Даже для меня самого оказалось очень удивительным то, что я практически и не испугался. Я обиделся — именно обиделся на несправедливость бытия. В самом деле: наконец-то до меня дошло, как можно было бы все исправить — и такой облом. И ведь даже Машке не успею сказать, что делать дальше…