Звезда по имени Любовь

Позднее Люба узнала, что Алиса — троюродная сестра самого Морозова, а заодно гражданская жена режиссёра Паши Рулёва, которую Паша уже давно зовёт замуж, но Алиса лишь ограничивается обещаниями узаконить их отношения.

В студии Алиса выполняла роль модельера: разрабатывала костюмы, занималась подбором тканей и заведовала костюмерной. От неё, единственной, Люба услышала неожиданную критику в адрес своих нарядов.

— Зря ты такую короткую юбку носишь, — снимая с неё мерки для концертного платья, Алиса скривила губы, — это не твой фасон.

— Почему? — глядя на себя в зеркало, Люба пожала плечами.

— Потому, что у тебя ноги неправильной формы. Такие ноги лучше закрывать.

— Неправильной? — Любаша окинула взглядом свои ноги, — Впервые слышу.

— Видишь, какая ширина бедра? — Алиса ловко измерила Любашину ногу вверху, — По сравнению с икрой бедро слишком полное. Ты что, сама не видишь?

— Не знаю… — Люба снова растерянно посмотрела в зеркало, — Я всегда думала, что у меня нормальные ноги… Ровные…

— А я и не говорю, что не ровные. Я говорю, что бёдра слишком полные. Говоря по-русски — толстые ляжки. А голяшки, наоборот — худые. Если надеть короткую юбку, то смотрится вульгарно.

— И что теперь?..

— Не знаю… — Алиса озабоченно покачала головой, — как вариант — длина юбки до колена и шлица…

Люба чувствовала, что Алиса дразнит её нарочно, из каких-то своих, личных соображений, и, всё же, настроение после этого разговора испортилось на весь оставшийся день.

— Почему ты такая грустная? — вечером, за ужином, Егор внимательно посмотрел на Любашу, — Тебя кто-то обидел?

— Нет, — подцепив вилкой кусочек свежего огурца из салата, она замотала головой.

— И, всё-таки…

— Просто… сегодня сказали, что у меня некрасивые ноги.

— Что за глупости? — распрямившись на стуле, он удивлённо уставился на девушку, — Кто тебе такое сказал?

— Ну… там… наша модельер. Она сегодня с меня мерки снимала, ну, и сказала, что у меня ноги неправильные.

— О, Господи… — Егор с облегчением выдохнул, — Да она это из зависти! Сколько ей лет? Сорок?.. Пятьдесят?..

— Двадцать два… кажется…

— Значит, у неё у самой ноги страшные, — Егор утвердительно кивнул сам себе, — кривые, наверное…

— Нет… — Люба с сожалением вздохнула, — Не кривые… Она вообще, знаешь, какая красивая… У неё волосы тёмные, с рыжим отливом… И глаза — зелёные-презелёные… Алиса красивая…

— Да ерунда, Люба… — он под столом нащупал её колено, — Красивые у тебя ножки… Это я тебе как мужчина говорю. Хотя… — ладонь скользнула вверх по бедру, — нужно будет получше рассмотреть… м-м-м?.. Что скажешь?..

— Потом… — Люба попыталась сдвинуть его руку со своей ноги.

— Что-то я это «потом» слышу всё чаще и чаще в последние дни, — он снова внимательно посмотрел на Любашу.

— Ну, потом… мы же ещё чай не пили… — смутившись, она встала из-за стола и подошла к плите, на которой закипал чайник.

— Хорошо… давай попьём чаю… — он с готовностью взял в руки чашку, — Кстати, там к тебе никто не пристаёт? Если что, говори, я разберусь.

— Ко мне?.. — Люба удивлённо улыбнулась, — Нет, конечно! Кто ко мне может приставать?

— Ну, мало ли… Этот ваш… Морозов. Он же там вроде хозяина? Хозяева любят к молоденьким артисткам приставать.

— Кто?! Дима?! Да он вообще ни к кому не пристаёт! — весело рассмеялась Любаша, — Он жену любит. Он даже в честь неё рок-оперу написал, ту, в которой я тоже буду петь.

— Пусть не Дима… Другие малолетки…

— Ничего себе — малолетки, — прыснула Люба, — если ты о «патрулях», то им всем лет по двадцать восемь, двадцать девять, а Журавлёву, кажется, тридцать один… Они при мне недавно на эту тему разговаривали. Не намного младше тебя. И ко мне они не пристают…

— Поверю тебе на слово… — усмехнувшись, Егор отпил из чашки налитый Любашей чай, — А, вообще, конечно, несерьёзно это всё.

— Что — несерьёзно? — Люба настороженно застыла, сжимая в руке крышечку от стеклянной сахарницы.

— Ну, вот это — всё… — Егор поморщился, — Оперы эти… патрули ночные…

— Почему?

— Ну, потому, что… потому, что моя женщина не должна петь по кабакам, жить в задрипанных гостиницах, кланяться пьяной публике…

— Потому, что ты — начальник?

— Нет. Потому, что я — мужчина.

— Но ты сам живёшь в задрипанных гостиницах… — Любаша обиженно подняла на него глаза, — И — ничего! А разве начальники должны раскатывать по командировкам?

— Есть офисное начальство, а есть — разъездное. Вот я — разъездное. Не хватало, чтобы и ты была в разъездах…

— Ну, Егор… Мне же это нравится! Это же так интересно, ты даже не представляешь!

— Что же там такого интересного? — он добродушно усмехнулся, — Надрывать связки?

— Почему — надрывать?! Петь!.. Мне петь интересно, понимаешь? Я ведь… — Люба хотела сказать, что она приехала сюда только ради этого, но вовремя остановилась, догадавшись, что обидит этими словами Егора.

— Что — «ты ведь»? — кажется, он догадался о том, что она хотела сказать, — Договаривай.

— Я… я ведь… — она лихорадочно придумывала, что бы сказать, — Помнишь, ты предлагал мне купить платье?.. Ну, то, красное, трикотажное… с ремешком… Помнишь?

— Помню… — он кивнул, — И что?