Звезда Полынь

Совсем смерклось, когда он пошел к остановке. За деревьями, за поросшей кустарником низиной речки, далеко-далеко на улицах угадывался свет редких фонарей. Тучи обливал мутный оранжевый отсвет, и это позволяло, ошалело таращась, хоть как-то не влезать в лужи. На открытом пространстве стало чуть светлее. За мостиком была колонка водопровода, откуда в дни массовых посещений копошащиеся на могилах люди наперебой брали воду для цветочков, и Журанкову пришло в голову завернуть умыться. Глаза и веки жгло от слез - то ли пьяных, то ли просто выдавленных жизнью.

Перед мостом торчал, сунув руки в карманы куртки, еще один черный силуэт.

– Долгонько вы, Константин Михайлович, я уж заждался.

Журанков остановился, стараясь разглядеть обратившегося к нему человека. Голос был совершенно незнакомым. И лицо незнакомо.

И еще легкий акцент…

– Что еще? - чуть снова не заплакав от смертельной усталости, выдавил Журанков. Он не хотел ни видеть никого, ни слышать, а люди лезли, лезли к нему из жизни - общительные, как пираньи; и он должен был подставляться им, не то они обидятся.

– Не буду ходить вокруг да около, - сказал человек. - Час поздний… Промозгло… Постараюсь покороче. Я представляю организацию, довольно влиятельную, сразу должен оговориться, весьма и весьма влиятельную, которая интересуется результатами вашей многолетней работы. И в “Сапфире”, и впоследствии.

Журанков ничего не почувствовал. Это было уже слишком, за гранью реальности. Дети на кладбище, думал он.

– Вы довольно давно не виделись с сыном, не правда ли?

Земля под Журанковым зашаталась, будто подгнившая скамейка.

– Довольно давно, - с трудом разлепив пересохшие от водки губы, ответил он.

– Он у вас от безотцовщины совсем сошел с пути, Константин Михайлович. Отчим - это всего лишь отчим… Ответственности за сына и его будущность с вас никто не снимал.

– Я знаю, - хрипло сказал Журанков, совсем уже ничего не понимая, но твердо зная, что действительно виноват.

– Да? - с сомнением отозвался незнакомец. Помолчал, вглядываясь из темноты Журанкову в лицо. - Что ж, отрадно, если так… Но это все слова. Даже если вы говорите искренне - пока это только слова. Тут вот какое дело… Ваш Владимир связался с бандой фашистов. Это даже не нацболы и не какие-нибудь мирные баркашовцы - это совершено страшные люди. Убийцы. Истребители инородцев.

– Что за чушь вы мелете…

– Вы дослушайте, дослушайте, Константин Михайлович. Недавно ваш сын явился на дом к одному очень известному и талантливому писателю, татарину по крови, и застрелил его. Насмерть. Там же оказался журналист, тоже довольно известный. Ваш сын ударил его по голове телефоном. Не убил, но журналист в больнице, в весьма тяжелом состоянии. Вот что такое безотцовщина, Константин Михайлович. Вы думали: с глаз долой - из сердца вон? Увы, увы… И пистолет с нацистской символикой, и телефон найдены милицией, и на них обнаружены отпечатки пальцев вашего Владимира. Милиция, конечно, не знает, чьи это отпечатки, и может не узнать довольно долго. А может не узнать никогда. Но мы найдем способ довести до ее сведения, чьи это пальцы, если вы откажетесь информировать нас о результатах вашей деятельности, о том, что вы дальше намерены делать с вашими разработками… ну, словом, по всему комплексу проблем, связанных с орбитальным самолетом. Убийство на почве национальной ненависти, покушение на еще одно убийство с нанесением тяжкого вреда здоровью… Жизнь вашего сына в ваших руках, Константин Михайлович. В буквальном смысле.

Незнакомец умолк. Действительно, он был очень лаконичен. Лаконичнее некуда. Некоторое время Журанков молчал, а потом вдруг расхохотался. Незнакомец шевельнулся беспокойно, хотел что-то сказать, подойти ближе, но ничего не успел - Журанков утих. Неопрятно протер заслезившиеся глаза ладонью.

– Простите, - смущенно сказал. - Все. Уже все.

– Я понимаю, - сочувственно сказал незнакомец. - Нервное…

– Нет, не то. Вы даже не представляете, как вы вовремя. Я ждал чего-то… Не стану хвастаться - не конкретно вас, конечно, но чего-то такого. Что меня опять срежет. А то разлетелся… Я даже не буду спрашивать, откуда вам так хорошо известны бандитские дела. Ваша банда?

Незнакомец не ответил.

– Хорошо, - сказал Журанков. - Я согласен.

– Что?! - вырвалось у незнакомца.

– Вы глухой, что ли? Я сказал: хорошо, я согласен. А вы думали, я кочевряжиться буду? Зачем? У меня одно лишь условие. Ваши слова для меня - пустой звон. Я должен все услышать от Вовки. От него, и только от него, в подробностях. Если он мне все это расскажет так, как вы тут изложили, - считайте, мы договорились.

Незнакомец недоверчиво молчал.

Журанков повел плечами, поежился. Сыро. Зябко. Это было единственное, что он чувствовал сейчас, - зябко.

А больше ничего.

Средь нас был юный барабанщик

Парень как парень. На плече пухлая переметная адидаска, на спине свитер с завязанными вокруг шеи рукавами… Короткая стрижка… Пушок на губе. Плечи уже шире отцовских. Таким я мог бы быть, подумал Журанков с мимолетной болью.