Звезда путеводная

Собирали они силы, думали, что сумеют царя во время парада лишить власти и объявить свободу народу. Но не всё ещё было сделано, не всё готово. А в ноябре 1825 года, когда государь путешествовал вдали от столицы, случилось неожиданное: Александр I внезапно умер. Рылеев и его друзья решили: «Нужно поднять полки. Медлить нельзя. Другого случая не будет».

НАКАНУНЕ

А в столице тем временем творились странные дела.

После смерти императора Александра I трон должен был достаться старшему из братьев царя — Константину. Уже несколько лет жил тот вдали от Петербурга. Константина признали царём, присягнули на верность ему другие царские братья, все министры, вельможи, войска, чиновники. Но Константин решительно отказался от престола.

Трон должен был занять младший брат его, Николай.

Но по доброй ли воле Константин отказался царствовать? Этого никто не знал. В столице пошли разговоры, ропот… В армии Николая крепко не любили за жестокость, считали, что хочет он трон хитростью занять.

Прошла неделя, вторая… Николай объявил об отречении брата и назначил новую присягу войскам и чиновникам на 14 декабря.

А тем временем «северяне» агитировали солдат, уговаривали не присягать новому царю.

Вечером 13 декабря к дому у Синего моста опять съезжались экипажи. Никита едва успевал принимать шубы.

Кондратий Фёдорович обвёл взглядом комнату: сколько их, «северян», собралось здесь сегодня? Десятка три. Кое-кто сейчас в полку. А остальные? Многие, что раньше обещали пойти с ними, теперь колебались, не верили в успех. Вот и Трубецкой советует повременить, подождать. Слишком мало у них сил.

Но Рылеев, блестя чёрными как смоль глазами, доказывал:

— Другого случая не будет!

Решено было помешать присяге Николаю, засветло собрать войска на Сенатской площади, у здания главного суда империи — Сената. Потом издать указ об освобождении крестьян, облегчении солдатской службы, арестовать Николая и всю царскую семью. Командиром выбрали Трубецкого. Он боевой офицер, полковник, его в гвардии знают. Потом офицеры разъехались по своим полкам — готовить солдат к выступлению.

Рылеев в ту ночь так и не сомкнул глаз. Сначала отправил Александра Бестужева к морякам в Гвардейский экипаж. Потом сам поехал к офицерам Финляндского полка. А воротясь домой, долго ходил по кабинету из угла в угол. Воском плакали свечи на камине, троекратно прозвенели часы. С тревогой думал Кондратий Фёдорович о завтрашнем — да нет, уже сегодняшнем дне. Вспомнилось вдруг Рылееву его стихотворение о казаке Наливайке:

Известно мне, погибель ждёт
Того, кто первый восстаёт
На утеснителей народа,
Судьба меня уж обрекла, —
Но где, скажи, когда была
Без жертв искуплена свобода?
Погибну я за край родной,
Я это чувствую, я знаю…

Михаил Бестужев, услышав эти строки впервые, заметил (то ли в шутку, то ли всерьёз), что Рылеев предсказал их судьбу. Но об этом думать не время. Через несколько часов они объявят свободу народу! И посмотрим, чья возьмёт!

14 ДЕКАБРЯ

Было ещё темно, но в окнах дома на Мойке виден был свет.

То и дело хлопала тяжёлая входная дверь, врывался вслед за ночными гостями морозный декабрьский воздух. Говорили недолго, слушали Рылеева, кивали и опять уходили в ночь — отправлялись в полки, в казармы.

Опять застенчиво брякнул колокольчик, — шагнул через порог Николай Бестужев.

Рылеев накинул шубу, сказал:

— Я готов, пора, едем!

Но тут в прихожую вбежала Наталья Михайловна. Заливаясь слезами, она обняла мужа, закричала: «Не пущу, не пущу!»

Рылеев обнял её за плечи, старался успокоить. От шума проснулась их шестилетняя дочка, Настенька. Протирая заспанные глазёнки, босая выбежала в коридор. Увидев, что мать плачет, тоже заревела в голос.

Кондратий Фёдорович растерянно махнул рукой, расцеловал обеих и выбежал на мороз. Вскочил в сани, крикнул кучеру: «Гони!»

Вот рассвело, и декабрьское багровое солнце повисло в холодном небе столицы. Час прошёл, другой, третий. Никита выглядывал в окно: не вернулся ли Кондратий Фёдорович? Нет, не видать. Прошла укутанная краснощёкая молочница. Цокая копытами, протрусила мимо лошадь водовоза, пробежали с криком мальчишки. Всё, кажется, как всегда, да чуял Никита: что-то странное творилось в Питере. Проскакал эскадрон гвардейцев на вороных конях, где-то неподалёку бухнул выстрел, потом другой. Выстрелы гремели недалеко, за стройкой Исаакиевского собора, где-то у Сенатской площади.

У Никиты сердце ёкнуло: началось, недаром барыня плакала. Там стрельба, того и гляди, убьют Кондратия Фёдоровича. А может, ранили его уже, а помочь ему некому? Схватил Никита свой зипунишко, лисий треух нахлобучил и, барыню не спросясь, за дверь выбежал.