Нина Евгеньевна, напротив, считала главным в жизни духовное общение людей, обожала музыку, театр, литературу, отдавая большую часть времени тому, чтобы вырвать себя и мужа из цепких объятий бытовых хлопот и занятий.
В чем-то она напоминала Тухачевскому Ларису Рейснер[32]
, в которую он в свое время едва не влюбился, но которая отдала предпочтение другому мужчине. В характере Нины Евгеньевны был тот же тонкий, располагающий к себе интеллект, тот же страстный романтизм, что и у Ларисы, исключая разве что ее взрывчатый темперамент. Возможно, это сходство было реальным лишь в пылком воображении Тухачевского, но ему очень нравилось, что Нина Евгеньевна восхищалась образом Рейснер, ее выступлениями в прессе, насыщенными революционной патетикой и затейливой, как у поэтов-символистов, вязью красивых и возвышенных слов.Тухачевский не раз вспоминал, как он впервые увидел Рейснер на Восточном фронте, на палубе миноносца Волжской флотилии. Она стояла, небрежно держась за поручни, — юная, необыкновенно красивая, вся в белом — сама мечта.
Удивительно, но первыми словами, которые он произнес после того, как она ответила на его приветствие, были:
— Хотите, я открою ваш секрет? Вы очень любите музыку.
Лариса Михайловна не удивилась, будто только и ждала от него этих слов.
— А вы? — В ее вопросе не было и тени кокетства.
— Боготворю Бетховена. Особенно его Девятую симфонию. Как чудо, в возможность которого не верю.
Она озорно рассмеялась.
— А я поклонница музыки, которую принято называть низменной. Люблю шарманки, бродячие оркестры. Обожаю игру таперов в кинотеатрах. А уж сверх того — Бетховена, тут мы с вами сойдемся. Еще — Скрябина.
— А почему вы в белом? — спросил он с улыбкой. — Как чайка!
— Я только что написала письмо маме.
Тухачевский удивленно посмотрел на нее: какая тут может быть связь?
— Нет, я не Нина Заречная, совсем другая, — усмехнулась Лариса. — А вы не пишете матери? Очень плохо, если не пишете. Всякие рассуждения вроде того, что на фронте не до писем, — чушь. Помните, что мать выше Бога. Хотите, я вам прочту?
— Наверное, мне будет неловко. Ведь письмо — частичка души. А все, что в душе, люди стремятся упрятать поглубже.
— Я не такая. Мне очень хочется прочитать именно вам. Здесь ответ на ваш вопрос, почему я в белом.
«Обычное желание литераторов: немедля прочитать то, что только что сочинили, родным, близким и знакомым», — невольно мелькнуло в голове Тухачевского.
Вслух же он сказал:
— В таком случае с радостью послушаю.
— Пройдёмте в каюту. Хотя нет, лучше здесь, на палубе. Чтобы видеть Волгу. Я сейчас принесу.
Рейснер скоро вернулась, держа в длинных тонких пальцах листок бумаги. Задумчиво подержала его перед собой, всматриваясь в написанное, словно искала в нем какой-то затаенный смысл.
— «Помнишь, мама, чайку перед миноносцем в бою? — наконец начала она читать тихо и отстраненно, будто самой себе. — Она все со мной, пролетает, белая, над пропастями. О жизнь, благословенная и великая, превыше всего зашумит над головой кипящий вал революции. Нет лучшей жизни…»
Она внезапно оборвала чтение.
«Письмо матери? — Тухачевского, который и сам был склонен к романтике, все же удивили эти строки. — Наверное, матери важнее узнать не про кипящий вал революции, а о том, каково здоровье дочери, нормально ли она питается, бережет ли себя от простуды и от вражеских пуль. Не письмо, а словно бы патетическая симфония».
— Вы уже, наверное, подумали, что все это слишком красиво. — Она почти угадала его мысли и еще выше подняла гордо посаженную голову. — Представьте, недавно примчалась ко мне мать. Да, да, из Петербурга. На такое способны только матери.
— И жены, — добавил он. — Вспомните декабристок.
— Только матери! — упрямо повторила она. — Жены — это совсем другое. И знаете, что она мне сказала, увидев меня на миноносце среди братишек? Она мне сказала: у тебя хороший период в жизни — буря и натиск. Если выживешь — душа будет переполнена счастьем от неслыханных переживаний. И ты будешь творить. А у вас такая мама?
— У меня мать — простая крестьянка. Но она, наверное, сказала бы мне то же, что и ваша мама. Только революция рождает такие чувства. И все же как ей не страшно за вас? Юная красивая женщина, одна среди матросского экипажа.