Звезда Тухачевского

— Я вижу, как они плачут, попав в тюрьму! — неожиданно прервав тему, воскликнул Сталин, но в этом восклицании не прозвучало сострадания, в нем отчетливо проявилась радость. — Сейчас эти невольники германского рейхсвера сидят в тюрьме и плачут. — Лицо Сталина вновь озарила радость. — Политика! Руководители! — Эти два слова были исполнены грозного сарказма. — Как же рейхсверу удалось так легко вербовать этих мерзавцев? — Сталин использовал свой излюбленный прием: ставить вопросы и самому же отвечать на них. — Рейхсверу это удалось потому, что он прекрасно знал их слабое место — карьеризм. Они, эти изверги, мечтали: завтра все будут у нас в руках, немцы с нами, Кремль с нами, мы изнутри будем действовать, они извне. И мы окажемся на вершине власти!

Последнюю фразу Сталин произнес с тихой яростью.

— Почему мы так странно прошляпили это дело? Почему мы мало кого сами открыли из военных заговорщиков? В чем тут дело? Может быть, мы малоспособные люди или совсем уж ослепли? Тут причина общая. Конечно, армия не оторвана от страны, от партии, а в партии, вам известно, наши успехи несколько вскружили голову: каждый день успехи, планы перевыполняются, жизнь улучшается, политика будто бы неплохая, международный вес нашей страны растет бесспорно, армия сама внизу и в средних звеньях, отчасти в верхних звеньях, очень здоровая и колоссальная сила. Поневоле острота зрения пропадает, начинают люди думать: какого рожна еще нужно? О какой контрреволюции вы говорите? Есть такие мыслишки в головах. Мы-то не знали, что это ядро уже завербовано германцами, и они — даже при желании отойти от пути контрреволюции — не могут отойти, потому что живут под страхом того, что их разоблачат и они головы сложат. А мы притупили бдительность. И вот в этой-то как раз области мы и оказались разбитыми.

И тут Сталин перешел к проблемам разведки. Нужно иметь такую разведку, сказал он, когда каждый партийный и каждый непартийный большевик составлял бы своего рода разведку и был бы предельно бдительным. Надо расширять такую сеть разведки. Мы разбили буржуазию на всех фронтах и только в области разведки оказались битыми как мальчишки. У нас сейчас нет настоящей разведки. Наша разведка по военной линии плоха, она засорена шпионажем. Разведка — это та область, где мы впервые за двадцать лет потерпели жесточайшее поражение. Задача состоит в том, чтобы разведку поставить на ноги. Это наши глаза, это наши уши. Слишком большие победы одержали, товарищи, слишком лакомым куском стал СССР для всех хищников. Громадная страна, великолепные железные дороги, флот растет, производство хлеба растет, сельское хозяйство процветает и будет процветать, промышленность идет в гору. Это такой лакомый кусок для империалистических хищников, что он, этот кусок, обязывает нас быть бдительными. Судьба, история доверили нам этакое богатство, эту великолепную и великую страну, а мы оказались спящими, забыли, что этакое богатство, как наша страна, не может не вызывать жадности, алчности, зависти и желания захватить эту страну.

Он снова отпил глоток боржоми.

— Но есть у нас и такие недостатки, с которыми надо распроститься. Вот тут говорили: мы сигнализировали. Я должен сказать, что сигнализировали очень плохо с мест. Плохо! Если бы сигнализировали больше, если бы у нас было поставлено дело так, как хотел Ленин, то каждый коммунист, каждый беспартийный считал бы себя обязанным сигнализировать. Ильич к этому стремился, но ни ему, ни его питомцам не удалось это дело наладить. Нужно смотреть, наблюдать, замечать и тут же — сигнализировать! Нам отсюда не все видно. Думают, что центр должен все знать, все видеть. Центр видит только часть, остальное видят на местах. Центр посылает людей, но он не знает этих людей на сто процентов, вы должны их проверять. Есть одно средство настоящей проверки — это проверка людей на работе, по результатам их работы. А это только местные люди могут видеть. Плохо сигнализируете, а без ваших сигналов ни нарком, ни ЦК ничего не могут знать. Каждый член партии, честный беспартийный не только имеет право, но обязан сообщать о недостатках. Если в этих сообщениях будет правды хотя бы на пять процентов, то и это хлеб. Разве вам когда Ворошилов запрещал писать письма в ЦК?

— Нет, не запрещал! — восторженно откликнулся кто-то из зала.