Звезда в оранжевом комбинезоне

– Да я не помню… Я встретил приятелей и на нее больше не смотрел.

– А почему ты нас не предупредил?

– О чем?

– Она что-то затевала, и ты знал. Так она написала в письме, которое положила мне под подушку.

– У нее был такой счастливый вид…

– Когда у человека счастливый вид, это не значит, что он счастлив, Александр.

– А если мне достаточно вида?

Он вновь ушел в свою скорлупу – «не-тронь-меня», высокомерно вздернул подбородок, и дальнейший разговор потерял смысл.

Жозефина опустила голову, в ней кипела ярость – опять ей пришлось отступить перед шестнадцатилетним мальчишкой. Но сил затеять ссору у нее не было, и точных язвительных реплик в голову не приходило.

– Ну как, тебе удалось раскрыть секрет парочки из таверны? – спросил Филипп.

Они сидели в маленьком ресторане на Пьяцца-Гранде в Ареццо. В карте меню значился ассортимент салатов и разные виды pasta. И три десерта. И ничего более. Но, как уверял Филипп, это были лучшие макароны и лучшие салаты во всей Тоскане. А также лучшая панорама города с видом на старинные средневековые домики с зубчатыми башнями и на дворец городского суда. Владелец кафе выглядел как человек, знающий свое дело, с которым лучше не ссориться. Мрачный, высокий, квадратный, он был похож на сторожевую башню. Он ястребиным взором оглядывал кафе и стучал ребром ладони каждый раз, когда нужно было уносить тарелку.

У него была странная прическа, словно корона каштановых волос, тонкие, почти женские руки, не сочетающиеся с его массивной фигурой, и очень белая кожа.

Жозефина подняла голову и заметила молодую девушку, которая скользила между столиками с грудами тарелок в руках. Беспечная улыбка, густые, блестящие черные волосы, в спешке схваченные в лошадиный хвост, темные глаза, сверкающие и смеющиеся, тонкая талия и длинные загорелые ноги, мелькающие в вырезе юбки. Она лавировала между столами, рассыпая шутки и смех.

– Она влюблена.

– Да. Но в кого?

– В клиента в зале?

– Ищи получше.

– Тут только семейные пары с детьми.

– Раскрой глаза…

Ее взгляд вновь упал на мужчину за стойкой. Свет прожектора над большой плитой освещал тонкие, едва заметные усики и зажигал в его глазах странный огонь, и нежный, и страстный одновременно.

– Отец и дочь? – предположила Жозефина, отхлебывая из бокала монтепульчано. – Ох, как же я люблю это вино! Я предупреждаю тебя, сейчас буду говорить что в голову взбредет. Я ведь быстро теряю голову от вина… Отец суров, ревниво оберегает дочку от ухажеров? Может убить ее, если застанет в объятиях мужчины?

– Смотри-смотри.

Она подалась вперед. Напрягла зрение. Под клетчатой рубашкой мужчины она заметила какой-то выступ, который вполне мог оказаться женской грудью.

– Мать и дочь? Человек за стойкой – это может быть женщина. Тогда это ее мать. Но где возлюбленный девушки? На кухне? Спрятался в шкаф?

– Отклонись налево, вытяни шею, чтобы тебя не заметили, и наблюдай. Тебе не придется долго ждать.

Покружившись по ресторану, девушка поставила блюдо на стойку и прошла за нее, чтобы взять еще одно. Женщина за стойкой отступила на шаг, скрывшись за дверцей полуоткрытого шкафа, которая скрыла ее от глаз клиентов, но не от внимательного взгляда Жозефины. Девушка прошла, чуть коснувшись ее, бросив искрометный взгляд, и собиралась уже удрать. Но быстрым движением женщина, скрывающаяся за дверцей, выбросила руку, как щупальце спрута, ухватила шалунью и притянула к себе. Девушка, как тряпичная кукла, повисла в ее руках, сдаваясь, радостно подчиняясь и открываясь навстречу, подставляя вырез платья под поцелуи. Потом быстро опомнилась, поправила прическу и снова выскочила в зал, пританцовывая на длинных стройных ногах. Глаза ее сияли, на шее был едва заметен красный след от поцелуя. Женщина вернулась к печам, на губах ее играла кривая улыбка, почти гримаса…

Жозефина воскликнула:

– Влюбленная пара женщин! Какие же они трогательные!

– И влюбленность их нисколько не уменьшилась с того первого дня, когда я их увидел. Я долго думал, так же, как и ты, что это папаша с дочкой…

Жозефина обернулась к женщине перед стойкой, которая глазами следила за своей красавицей, при этом совершенно автоматическим движением нарезая лук и перец. Красавица сновала туда-сюда, подтрунивала над посетителями, смеялась их шуткам в ответ, отталкивала чьи-то шаловливые ручонки, хватала на лету чаевые, роняла оторвавшуюся пуговицу из корсажа, но каждый раз, снова и снова, возвращалась к старшей подруге, прижималась ногой к ее ноге, терлась об нее, отчего та бледнела и обмирала. Женщина сжимала губы, кусала их и облизывала, и в ее взгляде Жозефина могла прочесть страсть и желание… и, как вспышкой озарило Жозефину, одиночество и тоску, одиночество и тоску обездоленного создания.

– Я больше похожа на эту женщину за стойкой, – прошептала Жозефина.

Монтепульчано придало ей храбрости, и она продолжила, словно решила исповедаться:

– Я думаю, что когда любишь, то всегда страшно.

– Потому что ты считаешь, что недостойна любви?

– Да…

– Потому что ощущаешь себя грязной и уродливой?

– О, это происходит, только когда ты рядом!