Она инстинктивно подняла локоть, чтобы спрятать свой левый висок, и через платье я увидела другие следы побоев на руках, большие темные синяки, ярко выделяющиеся на ее белой коже.
– Вы так и сидите запертая целыми днями?
– Я не сижу запертая, я могу выйти.
– Вы любите его?
– Вы думаете, я бы здесь оставалась, если бы не любила его?
– А вам достаточно пищи?
– У него не особенно много денег. Его мать занимается всеми экономическими вопросами семьи.
– Почему?
– Откуда я знаю? Это его личная забота. Я‑то не работаю, я нахлебница. И вообще, какое вам до этого дело?
Я попыталась положить руку ей на плечо, чтобы показать, что она может на меня рассчитывать, что я ее не брошу, но она отступила назад.
– Я не слишком-то хороший человек. Только моя дочь считает, что я чего-то стою.
– Я хочу вам помочь.
– Я не нуждаюсь в помощи… Оставьте меня в покое.
– Я еще вернусь.
– Мне не нужна ваша жалость. Все это случилось исключительно по моей вине, я знаю. Уходите, уходите, не хочу вас больше видеть.
Она начала плакать, умоляюще сжала руки, повторяя, что мне нужно срочно уходить, что слишком поздно для нее.
Начиная с этого дня я почувствовала, что мне свыше поручена миссия. Я должна была спасти твою маму. Это было трудно, поскольку она практически не выходила из дома. Когда мать с сыном ходили в больницу, вернее, сын нес туда мать на руках, я срочно устремлялась на улицу Ястребов, 42. Но она мне больше не открывала. Я попыталась навести справки, мне хотелось знать, кем на самом деле был Рэй Валенти, и я поняла, что попала в паутину. У него были друзья повсюду: в мэрии, в префектуре, в полиции, даже у нас в больнице! Я не отказалась от своей миссии, но перестала ездить к ней домой.
– Это ты уговорила Дюре оставить ее подольше?
– Да.
– Вы придумали эту историю с переломом верхней части берцовой кости или это правда?
– Бинго! – сказала Амина, ласково улыбнувшись. – Но я не хочу его выдавать, он ведь тоже рискует.
– А эта записка, «100 % Тюрке», я ее сохранила. Ты думаешь, ее избил Тюрке?
– Я не знаю. Она об этом не рассказывает. Позволяет себя выхаживать, лежит, отдыхает, и это главное. Она никогда никому ничего не рассказывала, Стелла, нужно дать ей время, чтобы понять, что она может кому-то довериться, не рискуя, что будет только хуже.
– Ты права. Если это Тюрке, Рэй разрешил ему сделать это. Я его тогда спровоцировала с этими котлами. Сама виновата.
– Но ты ведь не могла предположить, что он отыграется на твоей матери.
– Да, я думала, что он начнет искать способ навредить в первую очередь мне.
– Ты ни в чем не виновата, Стелла. Уже давно все так происходит, ты тут точно ни при чем.
– Я не уверена. Это так ужасно, Амина. Как только я восстаю против них, они находят способ меня обуздать, наказать. Они отыгрались на моей матери. Они отыгрались на Адриане. Они хотят раздавить меня. Но им это не удастся.
Она повторила, глядя в пустоту: «Им это не удастся, – и, сжав руку Амины, добавила: – Обещаю тебе».
«Никогда он не сможет меня раздавить, – думала Стелла, выезжая с больничного паркинга и включая поворотник. – Даже если…
Даже если я буду физически слишком слабой, чтобы сопротивляться. Он может делать все, что хочет, с моим телом, я забаррикадируюсь внутри головы, и он меня там не достанет.
Каждый вечер, с тех пор как мне исполнилось пятнадцать, я хотела умереть.
Но как только он выходил из моей комнаты, я приходила в себя. Я не могла умереть, потому что это означало бы бросить ее. Я не плакала. Я придумывала способы, чтобы защитить нас – ее и себя. Я подкладывала записки, которые считала анонимными, в почтовые ящики жителей нашего дома. Я писала заглавными буквами: «РЭЙ ВАЛЕНТИ – НЕГОДЯЙ, ОН ПО НОЧАМ ЗАХОДИТ В КОМНАТЫ МАЛЕНЬКИХ ДЕВОЧЕК. РЭЙ ВАЛЕНТИ – НИКАКОЙ НЕ ГЕРОЙ». Но в нашем доме жили только приятели Рэя Валенти, пожарные, с которыми он выпивал вечером у Жерара, и меня ждали новые побои.
Я пыталась понять, как же все так получилось».
Она говорила себе, что это пазл, который нужно собрать. «Я должна восстановить всю историю, как сыщик в детективном романе. Почему мама позволяет, чтобы с ней так обращались? Почему она меня тоже отдала на заклание? Что сломало ее способность к сопротивлению, способность выживать, способность защищаться от гнусности?»
Когда она подросла, стала расспрашивать Жоржа и Сюзон. Они долго служили у ее дедушки, благородного Жюля де Буррашара. Сюзон работала на кухне, Жорж был на все руки. Сюзон едва исполнилось шестнадцать, когда ее наняли на работу. Леони как раз только родилась. Сюзон ее растила, пеленала, мыла, кормила. Она покинула замок, когда умер Жюль. Поселилась на ферме, той самой ферме, которую Жюль оставил им в своем завещании в благодарность за то, что они с братом столько времени верой и правдой служили его семье.