Звезда в оранжевом комбинезоне

Стелла обогнала грузовик, почувствовала, как сердце болезненно сжимается. Она притормозила, поехала помедленнее. Страх застил ей глаза. Она не разбирала дороги. С какой стати эти двое захотели предать Рэя? Почему? Это как-то неубедительно. Они, наверное, выхаживают ее, чтобы в хорошем состоянии вернуть в лапы семейства Валенти. Они мне просто мозги пудрят… Ее руки дрожат, скользят по рулю. Грузовик, который она обогнала, приклеился сзади и принялся резко сигналить, этот звук резал ей ухо, рвал барабанные перепонки. Он включил фары на полную, угрожая ей. Надудевшись вволю, он обогнал ее, оттеснив к обочине. Она показала ему вслед средний палец и стукнула ладонью по ветровому стеклу. «Мудак!» – завопила она в ночи.

Волны страха затопили ее, нервы словно жгли кожу. Ей захотелось плакать. Пропало желание двигаться дальше.

Грузовик исчез из виду, свет его задних фар погас в ночи.

Она взяла себя в руки. Вытерла пот со лба.

И снова она окружена врагами.

Она прислонилась лбом к холодному рулю. «Я схожу с ума. Из-за того, что живу одна, схожу с ума».

«АДРИАН! – завопила она в кабине грузовика посреди леса. – Где ты? Как ты? Адриан, я не могу больше…»

Она открыла дверь, прыгнула на дорогу, прошлась по обочине, вырывая пучки травы. Посмотреть на небо. Дышать глубже. Вдох-выдох.

Надо поговорить с Жюли.

Жюли ее никогда не предавала.

В тот день они с классом пошли в бассейн.

Рэй заставлял ее носить закрытый купальник, а все девочки щеголяли в откровенных бикини с очаровательными крохотными лифчиками. Он утверждал, что заботится о ее нравственности, хочет научить ее стыдливости: она должна разоблачиться только перед своим мужем в первую брачную ночь – тем, кого он сам ей выберет. Ночью он угрожал прижечь ей кожу сигаретой и действительно несколько раз исполнял свою угрозу. Прижигал ей живот. Или низ спины. Или между ягодицами. Оставались темные следы, созвездие маленьких мертвых звезд. Он старательно выбирал места, куда хотел опустить красный кончик сигареты, и ожидание было почти таким же жестоким, как и сам ожог. А в закрытом купальнике не видно было следов.

В своем черном купальнике она забралась на самую высокую вышку и прыгнула с нее. Она обещала себе и сделала это. Это тоже был гвоздь. Она заткнула нос ладонью, закрыла глаза и прыгнула.

Вода поджидала ее, как железная раскрытая глотка, она почувствовала, как вскипает мозг. Огневые вспышки повторялись: бабах, бабах! Она болталась под водой, оглушенная, неподвижная. Жюли нырнула за ней, дотащила до края бассейна, заставила выплюнуть воду.

И вдруг вернулись все звуки. Она схватилась руками за уши, которые разрывались от непривычного гама и гомона. Вылила воду из одного уха, потом из другого. Она услышала, как Жюли склоняется над ней и спрашивает: «Все нормально? Ты как?» Добрая толстая пышка Жюли с вечно красными крыльями носа и близорукими мигающими глазками.

Спустя четверть часа в кабинке, где они переодевались, она шепнула Жюли:

– Мои уши…

Жюли стояла к ней спиной, сражаясь с бретельками от лифчика. Она спросила: «Что с ними не так? Начали гноиться?»

– Да нет, не гноиться, но…

Жюли так и подпрыгнула, обернулась:

– Ты опять начала слышать?

– Думаю, да!

– Ты слышишь! – воскликнула Жюли, хлопая в ладоши. – Ты больше не глухая!

– Но ты никому не скажешь! Обещаешь?

– Обещаю.

– Меня вполне устраивает моя глухота.

Жюли сдержала слово.

Жюли так и жила со своими родителями Их особнячок был построен в пятидесятые годы, когда владельцы заводов предоставляли в распоряжение рабочих социальное жилье. Сейчас больше нет заводов, нет владельцев, нет больше рабочих, и эти особнячки по низкой цене раскупили жители города.

Эдмон Куртуа выбрал большой желтый бетонный куб с аэродинамическим крылом на крыше. Куб находился в саду, который можно было даже расценить как парк. С черной решеткой, которая открывалась автоматически, посыпанными белым гравием дорожками, красивым газоном, прудиком. Это, видимо, был дом для начальника, потому что он отличался от других. Он был внушительным, надменным, почти вызывающе роскошным для этих мест.

Жюли жила на втором этаже. Ей принадлежал целый этаж, и у нее даже была отдельная лестница на улицу. Отец сам построил эту лестницу. Он взял на работе старую металлическую лестницу, отреставрировал ее, покрасил и прикрепил с элегантностью устремленного к небу крыла. Мадам Куртуа была помешана на красоте, поэзии и гармонии, и потому ее сильно раздражала железная бородавка. Она пожимала плечами каждый раз, как проходила мимо лестницы, и это недовольное движение в конце концов превратилось в подобие нервного тика.