Звезда в оранжевом комбинезоне

Он смотрел на нее с удивлением и даже с восхищением. Словно внезапно открыл, что обладает невероятной властью. «Я никогда до этого не бил женщину, и к тому же обнаженную женщину, скорчившуюся у моих ног, женщину, которая принадлежит мне, которая того и ждет – судя по тому, как она на меня смотрит, – которая готовится к удару, поднимает руку, чтобы защититься, загодя дрожит от страха… Надо попробовать… Если я хочу, чтобы она уважала меня, чтобы почувствовала мою сильную руку, вот самый простой способ этого добиться. Сильно ударить вначале, чтобы потом царил вечный мир.

Она прочла все это в его глазах. Они вместе идут по одному пути, подают друг другу руки, как сообщники. Они одновременно открывают для себя мощь удара.

– Почему ты меня ударил? – осмелилась спросить она.

– Ты не поняла?

– Из-за этого крана?

– Плевать я хотел на кран.

– Но…

– Ты хочешь, чтобы я ударил тебя еще, чтобы ты догадалась?

Она помотала головой. И поняла, что совершила серьезную ошибку. В ней забрезжило понимание.

– Думаешь, я не видел, как ты танцевала с папашей Лансенни?

– Но он пригласил, и я думала, что…

– Что ты можешь вертеть задом у меня под носом? За кого ты меня принимаешь? Мы едва поженились, а ты уже собираешься наставить мне рога? Выставляешь меня в дурацком виде перед друзьями к тому же.

– Нет, ты ошибаешься!

– Не смей так со мной разговаривать! Слишком у тебя все просто. Ты ведешь себя как бесстыдница, а виноват в этом, оказывается, я!

Бесстыдница. Он никогда ей ничего подобного не говорил. Может ли такое быть, что она повела себя как-то не так, когда танцевала с папашей Лансенни? Она считала, что именно это подобает новобрачной: развлекать гостей, танцевать с ними… Она, может быть, нечаянно оскорбила его?

– И не пытайся мне врать! Я видел, что твоя киска прямо вся горела!

Еще одно слово, которого она никогда не слышала. Она не решалась больше сказать ни слова, не решалась встать, она съежилась на полу, втянула голову в плечи и молилась, чтобы он не ударил ее.

По голове словно молотом ударило, что-то внутри взорвалось, горячая вода потекла на пол, в ней змеились алые струйки крови. Она поднесла руку к виску, там набухала огромная шишка и была разбита надбровная дуга. Она заплакала, сглатывая соленые слезы.

– Зачем ты это сделал? – удивленно спросила она. – Ты раньше был таким добрым…

– Я был мудаком, это правда. Я просто не знал, что женюсь на шлюхе.

Он угрожающе навис над ней. Она замолчала, не осмеливаясь сказать ни слова. Провела рукой по ране. Застыла неподвижно. Она уже не чувствовала слишком горячей воды, ничего больше не чувствовала. Она сидела на месте, ошеломленная, отупевшая. Ей хотелось только одного: чтобы он ушел, чтобы она могла остаться одна и прийти в себя.

Он посмотрел в угол. Она подумала: сейчас ударит еще раз.

– Ничего больше не можешь сказать, – усмехнулся он. – Ну, ты права. Признаешь свою ошибку. Этому тебя в замке научили, да? Крутить задом перед мужиками?

Его речь стала медленней. Он повторял одно и то же. Казалось, он что-то ищет. Глаза шарили по комнате.

Он заметил зеленый бидончик порошка от муравьев, схватил его.

Открыл, понюхал, прочитал этикетку.

Еще раз взглянул на бидончик.

Лицо его разгладилось. Он улыбнулся широко и радостно. Та же улыбка была на его лице, когда он ждал ее на остановке после занятий и забирал у нее сумку с учебниками и тетрадями.

Она улыбнулась ему в ответ.

Просто он немного перепил. Он сам не знает, что говорит и делает. Вот сейчас он обнимет ее, попросит прощения. Она возьмет с него обещание больше не пить столько. Добавит, гладя его по голове, тебе это вовсе не идет. И все превратится в плохое воспоминание. Она отныне ни за что на свете не станет танцевать с другим мужчиной и вообще ни одного мужчину не подпустит на пушечный выстрел.

Он может быть таким милым, когда захочет.

Она снова улыбнулась ему. Спросила, не может ли он дать ей мыло, которое она забыла в своей сумке на раковине.

Он ответил: «Конечно, не вопрос». Но не двинулся с места. И по-прежнему держал в руке зеленый бидончик, внимательно глядел на него, а его улыбка становилась все более и более неприятной.

И вдруг он высыпал на нее все содержимое бидона.

Черный порошок окутал ее волосы, грудь, руки, ноги. Рэй схватил ее за волосы, закинул голову назад, засыпал то, что осталось на дне, в глаза, в рот.

– Это на память о твоем брате! Надеюсь, ты помнишь?

Она закашлялась, начала задыхаться, выплевывая мерзкий порошок. Стала тереть глаза, отчего щипать их стало еще немилосердней. Все тело было в черных потеках.

– Теперь мойся спокойно. По крайней мере, будешь понимать, зачем ты это делаешь.

Она подняла на него испуганный взгляд.

– И хватит бояться! Я тебя прощаю. На этот раз.

Он повернулся к ней спиной и вышел из ванной.

Она встала, пошла за мылом. «Твоя кожа будет мягкая и шелковистая». «И что я могла сделать, когда Андре над ним издевался? – спросила она, намыливая руки и ноги. – А с папашей Лансенни? Как я могла подумать, что делаю что-то не так?

Я опозорила его перед друзьями.