Звезда в тумане

Ее построила любимая жена Тимура, китайская принцесса, которую за красоту прозвали Биби-ханым — Прекраснейшей дамой. Проводив в очередной поход мужа, она решила порадовать его при возвращении мечетью, больше и прекраснее которой нет во вселенной. Все свои наряды, драгоценности и все подарки мужа, награбленные в разных городах, отдала Биби-ханым на строительство мечети. Но главный зодчий не торопился возводить строение. Он полюбил Биби-ханым и жил мечтой о следующем дне, когда опять увидит ее. А так как прекрасная китаянка приезжала на строительство каждое утро, зодчий мечтал только о том, чтобы работа затянулась до бесконечности. Заметив нетерпение царицы, он дерзко предложил ей мечеть в обмен на поцелуй. А тут еще царица узнала, что Тимур возвращается домой с победой и скоро будет в Самарканде. Что ей оставалось делать? И согласилась, И мечеть стала расти со скоростью бамбукового побега. Но в день отделки главного портала майоликой строитель потребовал обещанной награды. Пришло, видно, время расплаты. Зодчий обнял царицу и потянулся к ней губами. В последнюю минуту едва успела сна прикрыть лицо, и жгучий поцелуй пришелся только в руку. Но жар его был столь велик, так горяча и так нетерпелива была любовь зодчего, что поцелуй прожег ладонь и навсегда остался багровым следом на щеке ханым.

Войдя в столицу, Тимур был поражен и восхищен. Царь-разрушитель был для Самарканда царем-строителем, и лучшего подарка ему нельзя было преподнести. Но мечеть мечетью, а след от поцелуя горел, взывая о мести. И было велено виновника схватить. Но зодчий взбежал на минарет и, бросившись оттуда, на самодельных крыльях улетел в Иран. Откуда вдруг взялись крылья? Но так говорят люди…

Эту сказку, конечно, слышал Улугбек, и каждый раз дивился народной фантазии, которая стремится все облагородить, подкрасить, все показать какой-то волшебной стороной. Уж он-то знал отлично родную бабку свою — она его воспитывала с детства. И вовсе не она велела мечеть построить, а сам Тимур. Он был тогда уже стар, и бабушка навряд ли тоже могла воспламенить хоть чье-то сердце…

Вот так-то… В честь знаменитого индийского похода, в котором завладел несметными сокровищами могольских властителей, и велел построить Тимур соборную мечеть. Он специально согнал для этого сотни иноземных мастеров. Посмел бы кто-нибудь не так взглянуть на царицу… Лишь в одном права легенда — Тимур хотел увидеть соборную мечеть первейшей в мире, чтобы по пятницам могли в ней собираться все взрослые мужчины Самарканда, все мусульмане старше тринадцати лет.

А строилась она не год, не два, и не три… не с быстротой растущего бамбука, конечно. За это время успел Тимур сходить и против турок, и в Египет, успел приумножить и добычу и славу. Пора было подумать уже о том дне, когда предстанет он перед ликом аллаха.

Биби-ханым же, видно, тоже подумав о душе, решила построить как раз напротив мечети мужа свое собственное — конечно, необыкновенное медресе. Больше того — она ловко перекупала кирпич и глазурованную плитку с соседнего строительства и переманивала рабочих. Когда Тимур возвратился в Самарканд, то с удивлением и гневом обнаружил, что в его мечети и входной портал ниже, и плитка хуже, чем в медресе у царицы. Он тут же велел повесить приставленных к строительству обоих своих султанов. При бурном объяснении Тимура с царицей не оказалось свидетелей. Но зато весь двор на другой день заметил на щеке Биби-ханым длинную багровую полосу.

Но все равно властитель мира опоздал. Начался снегопад, и работы пришлось остановить. А вскоре великий Тимур скончался. В родном Шахрисябзе ждал его тайный подземный мавзолей и мраморный саркофаг с тяжелой плитой. Но суждено ему было успокоиться здесь, в Самарканде, в грандиозном Гур-Эмире, бирюзовый купол которого словно напоминает о древних культах согдийских — поклонениях силе мужской, фаллических культах, тайной цепочкой объединяющих Индию, Грузию, вайнахов и персов, Микены и Крит.

Невеселы были думы мирзы Улугбека. Уж видел он восьмигранные минареты и синий купол главной мечети, мог рассмотреть майоликовые ромбы квадратного письма, что прославляют аллаха и истинную веру пророка его Мухаммеда. Но вдали, в пыльной дымке раскаленного неба бесстыдной и дерзкой языческой мощью вставал круглый барабан с ребристым куполом Гур-Эмира. Словно в насмешку над мечом ислама, который спал там в зеленом нефритовом гробу. Так весенние воды вымывают порой из глины Афросиаба безгрешные в немудреной своей простоте терракотовые лингамы[57]. Так прячется языческая мощь за глазурью благочестивых изречений этого мавзолея. Никуда не уйти от природы, как нельзя уйти от судьбы. Тимур опоздал со своей мечетью. Она не ляжет исполинской каменной тяжестью на чашу весов, которая должна была уравновесить злые его дела. Даже тайная гробница его в Шахрисябзе, воздух в которой всегда холоден и чист, как в усыпальницах фараонов, пребудет пустой. Ее занесут пески…