Звезда в тумане

Но были в тот миг они уже у ворот. Стремительно поворачиваясь к этим воротам, Улугбек поднял коня и, добавив к удару сабли всю его тяжесть, наискосок рубанул кого-то по голове и плечу. Другого копейника он сбил конской грудью, а третьего, уже у самых ворот загородившего ему путь, ткнул острием сабли прямо в лицо.

Так вырвались они из крепости, в которой подстерегала их все та же измена, от которой уже давно повсюду, где бы они ни были, провонял воздух.

Какое-то время скакали разгоряченные прочь от предательских этих ворот, потом сдержали коней и, собравшись все вместе, широким крылом двинулись обратно. Взять эту крепость, растоптать и обезглавить всех сидящих за ее стенами изменников!

Но тучи стрел полетели им навстречу. Стрелы падали, вздымая облачка пыли, далеко еще от копыт передних коней. За той свистящей пылевой дугой они обещали смерть многим из тех, кто летел сейчас к крепости. И смерть эта пришла бы прежде, чем остальные доскакали до стен. А что им там делать, у этих утолщающихся к основанию зубчатых стен без таранов и лестниц, без крюков и огненных смоляных горшков, которыми нападающие забрасывают осажденных?

И велел Улугбек поворотить коней и уходить прочь от коварных, предательских стен.

А начальник Шахрухии топтал ногами раненых и павших своих воинов, рвал бороды невредимых…

Не смогли захватить, дети греха, кафира, который так доверчиво первым въехал в крепость! Разжирели бездельники, стали неповоротливыми, как каплуны. А теперь он ушел и унес с собой ваше, трусливые шакалы, счастье, обещанную вам за него награду унес!

И этих каплунов, этих шакалов, начальник ненавидел сейчас едва ли не больше, чем Улугбека, которого пытался предательски захватить.

Черной точкой вдали был виден уже конь Улугбека. Это уходил от начальника большой сад под Самаркандом, доходная должность и титул ильхана[77]. И как оправдаться перед мирзой Абд-ал-Лятифом, что не смог захватить Улугбека, проворонил?.. А если, сохрани нас аллах, этот кафир опять утвердится в Самарканде?

Но о том даже подумать было страшно…

Сам не знал Улугбек, куда ехал, куда вел за собой людей. Надо было заехать в какой-нибудь кишлак, чтобы отдохнуть, поесть как следует, взять с собой запас воды. А там что? Что потом?

Вокруг лежала ровная степь, впереди темнела полоса щебневой пустыни, в бледном небе вставали голубые и ослепительно белые острые тени далеких гор.

У трех старых раскидистых ив, выросших на излуке мутной стремительной речки, остановились на ночлег. До сумерек было еще далеко, но все измотались уже до предела. Притом некуда было спешить.

Натянули войлочные палатки, поставили охрану, разожгли костры, на которые пошли ветви ив. Но топлива было мало, и костры скоро угасли.

Ночь выдалась холодная. В морозной ее тишине часто слышался шум — то, наверное, шумела река, а может, доносился топот коней. Но охрана тревоги не подавала, и никто не хотел вылезать из тепла.

А рано утром, выйдя из палатки на белую от инея, мерзлую землю, Улугбек узнал, что почти все его нукеры бежали этой ночью из лагеря. Только шесть палаток чернели среди побелевшего поля, только шестьдесят лошадей были привязаны к кольям. Хорошо, что не увели за собой всех лошадей.

Спали укрытые попонами лошади, растения казались вылепленными из паутины. И такая стояла кругом тишина!

Улугбек глубоко вдохнул льдистый, удивительно свежий воздух. Словно к чему-то прислушивался, прищурил глаза и потянул носом. Навязчивый запах исчез. Определенно исчез!

В лагере больше не пахло безнадежностью! И Улугбек осознал, что отныне у него нет армии. Люди, над которыми висела его звезда, ушли, и он предоставлен теперь собственной судьбе.

Он решил ехать в Самарканд, чтобы объясниться там с мятежным сыном мирзой Абд-ал-Лятифом. По пути хотел посетить Баги-Мейдан и собрать своих астрологов, а то как бы не приключилось с ними беды. Уж для них-то он сумеет выговорить свободу и неприкосновенность. А еще, конечно, хотел заглянуть в тот виноградник, в последний раз, верно.

А там что выйдет… Все зависит от того, насколько сумеет он убедить Абд-ал-Лятифа. Пусть мрачный изувер, фанатик, но сын все же. К тому же он доблестный воин. Самолюбие его должно быть удовлетворено победой. Но чего он захочет? Даже в детстве желания его для всех оставались загадкой. Никто не знал, чего хочет на самом деле мрачный и молчаливый принц.

XIII

По мне, исчезни память об амире,

Но только бы остался сам амир.

К чему о мертвом память? Мертв умерший,

Ушел ушедший — так устроен мир.

РУДАКИ

ошел Улугбек в свой Самарканд как мирза, но не как правитель. Ему были оказаны все почести, но улицы, по которым его провезли во дворец, казались вымершими. Только синие кольчуги стражников видел вокруг себя поверженный правитель Мавераннахра.