Звезда волхвов

   – Здесь что-то написано, – Севергин попытался разобрать буквы, похожие на черты и резы.

   – Это руны... – объяснила Флора. – Золотое руно, за которым плавали аргонавты, на самом деле было золотом рун, книгой с золотыми листами.

   – Где-то я уже слышал об этой книге...

   Флора вынула зеркальце из его рук:

   – «Этрускан нон лигатур», то есть «этрусское не читается». На самом деле этрусское читается... через русские буквы, вот послушай:

    «Есть два зеркала, в которых блаженное отражено: первое зеркало есть море, над которым нет ни бурь, ни ветров, а второе есть ум, не знающий смятения».

   А знаешь, это зеркало показывает будущее. В нем я впервые увидела тебя.

   Сквозь сухой озноб Севергин смотрел в зеркало, в нем мелькнуло лицо Алены с закушенными от боли губами, и тусклая медная поверхность окрасилась кровью.

   Севергин положил зеркальце «лицом» вниз.

   – Мы больше не сможем встречаться, Флора. Я уезжаю... навсегда, – слова выползали, как шипящие змеи, словно в эту минуту он предавал самого себя. И это было уже второе предательство за вечер.

   – Ты свободен... Ты же знаешь, – пожала белоснежными плечами Флора.

   – Поверь, если бы я мог!

   – Оставь, не унижай себя. Мне было сладко с тобой, если это тебя утешит. Мне впервые было так хорошо и свободно.

   Она говорила пустые, ничего не значащие слова, но голос ее дрожал, и плечи были ледяными, как у мраморной статуи.

   – Я и вызвала-то тебя сегодня по делу...

   – По делу?

   – Да, мне нужна твоя помощь.

   – Даже так?

   – Ты согласен мне помочь?

   – В чем?

   – Скажем, мне нужна охрана для заключения сделки.

   – Ну что ж, ты авансом заплатила охраннику...

   – Не надо так шутить. Я знаю: ты не откажешь мне. – Флора как всегда успела прочесть его мысли. – Но нам надо торопиться, нас ждут.

* * *

   – Позволь, – едва касаясь шеи теплыми пальцами, Флора повязала Егору грубую, как кольчуга, повязку.

   Странный галстук походил на удавку, вязанную из серебряной проволоки.

   – Это настоящая сицилийская гарота – пропуск в высшее общество. Там, куда мы едем, нужно быть при полном параде.

   После душа Флора накинула искрящийся черный плащ. Вся ее одежда состояла из этого странного одеяния. Затканный звездами плащ шуршал, как сухой тростник, при каждом ее движении. Алые шелковые перчатки доставали до нежных мраморных локотков. Черные распущенные волосы плясали в такт походке. Они спустились в гараж, и Флора села за руль серебристого автомобиля.

   – Ты сказала, что предстоит сделка, – напомнил Севергин, поправляя жесткий узел между ключиц.

   – Объявился богатый коллекционер, он разыскивал Никаса и через общих знакомых вышел на меня. Предлагает за портрет Лады, тот самый, единственный, ни больше ни меньше, миллион. Но у меня такое чувство, что я имею дело с маньяком.

   – Миллион рублей?

   – Долларов.

   – Кто этот тайный Крез?

   – Курт Порохью – гражданин Германии. Он коллекционирует полотна с «историями». У него уже есть пророческий портрет сгоревшей актрисы, написанный ее мужем-художником. В его коллекции есть даже печально известное полотно Дали. Несколько лет назад немецкая полиция задержала убийцу, который из расчлененных тел своих жертв составлял копию этой картины. Похоже, Порохью не блефует и готов отвалить деньги.

   Егора насторожили сухость и равнодушие Флоры, и все эти странные переходы от страсти – к пространным лекциям, от признаний – к деловым расчетам. Она так и не ответила, почему теперь носит медальон, которого прежде на ней не было. Может, этот серебряный знак передается по тайной цепи, и она заменила свою сестру у незримого алтаря Великой Богини? Кто знает... Но миллион за портрет убитой девушки! Будь она жива, портрет не вырос бы в цене так высоко.

   – Ты собираешься продать портрет?

   – Я имею полное право им распорядиться, – уклончиво и жестко ответила Флора. – Но у меня такое чувство, что после смерти Лады частица ее жизни перешла в этот холст, и он налился опасной инфернальной силой. Когда я вижу это полотно, мне хочется его сжечь, – она смутилась, точно проговорившись, и добавила чужим хриплым голосом: – Прости, я не должна была этого говорить...

   – Откуда коллекционер узнал, что девушки уже нет в живых?

   – «Жуки» идут на запах смерти. На это у них особый нюх и, кроме того, обширная агентура. Так случилось и с Модильяни...

   Егор вспомнил узкие, струящиеся, вытянутые сверху вниз картины знаменитого итальянца, которые ему показывала жена. Женский образ, некрасивый, но чувственный, назвали «типом Модильяни».

   – Пока он был жив, его картины не брали даже за копейки. Все его полотна скупили за сотню-другую лир в ту ночь, когда Модильяни умер, а его жена еще не знала об этом. Смерть – лучшая легенда, она всегда в цене.

   Автомобиль скользил по ночному городу, как широкая ладья. В полночь золотисто подсвеченные улицы превратились в сияющие чертоги, а обычная городская суета исполнилась таинственным значением и торжественностью мистерии.