«Да, предречённое Асафом в его псалме исполнилось, – думал вставший в дверях отец Целестин, наблюдая, как три фигуры скрываются в ночи. –
«Ты считаешь, что... что Единый... – монах запинался, не осмеливаясь даже подумать о том, про что рек Один, но наконец решился: – ...что Господь сотворит в мире, куда вы уйдёте, человека? Образ и подобие своё? Для вас, богов?»
Отец Целестин перекрестился и зашептал молитву.
В ту ночь он долго не мог уснуть.
Последняя точка была поставлена, и отец Целестин с сожалением покосился на опустевший кувшин. Вот, собственно, и всё. Сейчас остаётся только исполнить то, о чём мечталось монаху вот уже двадцать семь лет, и желание это, по правде говоря, стало первопричиной всего, что пришлось пережить за минувшие годы.
Монах аккуратно втиснул хронику меж Евангелием и житиями святых, помолился, и, когда он, вздыхая и вытирая рукавом влажные отчего-то глаза, поднялся с колен, дверь приоткрылась и послышался голос Видгара:
– Можно к тебе?
– Заходи, – тихо сказал отец Целестин и, когда его ученик уселся на покрытом бурой медвежьей шкурой ложе и отложил принесённый с собой тяжёлый свёрток, коротко спросил: – Когда?
– Да хоть сейчас, – угрюмо ответил Видгар. – Небо чистое, до фьорда рукой подать... Ты твёрдо решил сделать это?
Монах повздыхал, сокрушённо покачивая головой, походил по горнице и наконец сказал:
– Да. Но ведь это же... это же не навсегда! Я ещё вернусь... Очень хочется посмотреть, как там сейчас...
Видгар решительно поднялся, подхватив свёрток на руки и направился к двери.
– Если собрался – пошли. Не ровён час, ветер облаков нагонит...
Отец Целестин ещё раз издал звук, смахивающий на стон умирающего кита, сгрёб в охапку свой мешок и, осенив себя крестом, вышел за порог следом за Видгаром.
– Хоть бы сказал кому... – бурчал парень по дороге. – Торир же это за обиду почтёт. Ни попрощаться толком, ни...
Чёрное небо, золотая луна и белые звёзды над Вадхейм-фьордом. Вода, несомая прибоем, у камней побережных плещется. Светящаяся дорожка от изогнутого месяца на волнах переливается серебром. Запах моря, знакомый отцу Целестину с молодости, и ещё аромат хвои и смолы от недалёкого леса. Чёрные зубцы гор на востоке – там, на склонах Хартейгена, и поклонились последний раз норвежским землям боги Асгарда, покидая его навсегда... Один тогда сказал потомку Элиндинга схоронить Трудхейм в горных пещерах, подальше от чужого глаза...
Но сейчас у Чаши Сил нашлось ещё одно предназначение.
Монах смотрел на запад, в океан, вечно движущий свои воды за Вадхейм-фьордом, едва замечая звезду, повисшую над ним. Ещё совсем недолго, и Норвегия исчезнет, как сказочный сон, наполненный дивными, но мимолётными видениями. Уйдёт в прошлое отнюдь не маленькая часть жизни, сменившись безмятежными днями отдыха и размышления. Да нужно ли это?..
– Давай скорее, а? – буркнул отец Целестин, заслышав неподалёку скрип гальки под чьими-то сапогами. – Ещё недостаёт, чтобы нас кто-нибудь увидел...
Видгар опустил в Трудхейм, уже налившийся Силой, свой клинок, и когда меч пробороздил светящейся дугой воздух, открыв Врата, нежданно раздался хриплый голос конунга:
– Эй вы, двое, а ну подождите нас!
Сигню, Гуннар и Торир, неведомо как прознавшие о намерениях монаха, теперь стояли на берегу, рядом с пульсирующим едва заметным светом разрывом в пространстве, в глубине которого угадывались далёкий холм с озарённой луной высокой башней и спокойная гладь озера.