Звезда запада

— Место им дайте! — орали дружинники, бывшие свидетелями этой сцены. — Пусть поединком решают!

Монах умоляюще посмотрел на подошедшего Торина, но тот только руками развёл.

— Побьёт он Эрика — будет свободным и в дружину возьму. А нет так нет, — провозгласил конунг. — Меч ему!

— Ты бы хоть э-э-э… оделся, а? — шепнул монах на ухо Гунтеру, но тот только отмахнулся: «Да наплевать!» Поймав правой рукой брошенный клинок, левой он развязал мешочек, висевший на шее, и что-то положил в рот. Целестин торопливо слез с палубы вниз и присоединился к вопящим и улюлюкающим зрителям.

Пара сошлась явно неравная: Эрик, пусть и без шлема, но в кольчуге и со щитом, был вдобавок куда выше ростом и шире в плечах германца, но тот единственно выигрывал в подвижности.

«Будем надеяться, что рана его не подведёт, — подумал отец Целестин. — Да куда ему против такого-то здоровяка? Ой, не жить ему, верно не жить!»

Топор Эрика со свистом рассёк воздух в том месте, где мгновение назад стоял Гунтер, но вонзился в палубные доски, а сам Эрик получил весьма чувствительный пинок в правый бок. Выдернув лезвие, норманн с угрожающим рыком повернулся, закрылся щитом, как дверью, и, сделав обманное движение топором, попытался пихнуть германца щитом к самому борту, а потом либо прибить, либо сбросить в воду. Похоже, что он не ждал от сравнительно невысокого и ещё достаточно слабого противника эдакой прыти. Что случилось с Гунтером, никто так и не понял: он вертелся вокруг Эрика волчком, не давая тому передохнуть, — казалось, что борются полусонный медведь и взбесившийся заяц. Пару раз Эрику достались крепкие удары по кольчуге, и наконец случилось вообще нечто невообразимое: Гунтер выбил из рук дружинника топор быстрым замысловатым финтом, вцепился зубами в верхний край щита, издавая какое-то утробное ворчание, резко дёрнул головой, вырвал щит из рук соперника, затем, пнув его здоровой ногой в окольчуженную грудь, сбил с ног и, в довершение ко всему, нанёс мечом удар в место, мало опасное для жизни, но весьма и весьма обидное.

Дружина замерла в молчании.

— Бьёрсерк… — с уважением в голосе произнёс Снорри.

Так оно было или нет, но спустя мгновение послышался глухой стук — Гунтер рухнул на доски рядом с поверженным Эриком.

Хёрдман, поднятый на ноги друзьями, выглядел удрученно, кусал бороду и рычал сквозь зубы проклятия. Большего позорища он доныне никогда не переживал.

— Батюшки, да что же с ним такое?! — причитал отец Целестин, осматривая германца, всё ещё лежавшего без сознания. — Эй, Видгнир или кто-нибудь, воды!

Но ни три ведра морской воды, вылитых на Гунтера, ни похлопывание по щекам не дали никакого результата. Ничего не оставалось делать, как снова завернуть его в шкуры и оставить на какое-то время.

Пока пришлось заниматься врачеванием изрядной раны, оставленной Эрику мечом германца, отец Целестин гадал, что же привело Гунтера в такой экстаз. Ну про бьёрсерков он и раньше слыхал, и говаривали, что перед битвой жрут они какую-то гадость. Это не в мешочке ли, что у Гунтера на шее висит, секрет кроется? Надо взглянуть будет. Где же такое видано, чтобы человек, едва в себя пришедший, побил противника куда как более сильного?! Да и выглядит Гунтер сейчас странно — зрачок узкий, пот льётся, слюна течёт. И что интересно, все зубы на месте, хоть и на щите Эриковом отметины глубокие остались. Дела…

— Ну, что там с нашим героем? — спросил монаха Торин, когда тот прибыл перекусить. От всех волнений сегодняшнего дня у отца Целестина разыгрался небывалый аппетит.

— Вот, глянь-ка. — Он протянул вымазанную жиром ладонь, на которой лежал кошель, висевший у Гунтера на шее.

Внутри мешочка оказались невзрачные серо-зелёные крошки, похожие на высушенный и мелко накрошенный мох.

— Что это, по-твоему?

— Ума не приложу. — И отец Целестин сделал очередную глупость. Забрав мешочек у Торина, он сунул в него палец и слизнул налипшие комочки. Издав чмокающие звуки языком, монах поднял глаза на конунга: — Совершенно неизвестный мне вкус. Странный состав…

И вот тут-то всё поплыло у него перед глазами.

Очнулся монах оттого, что по подбородку потекла горячая жидкость. Рядом на корточках сидели Торин, Видгнир и Гунтер, а Сигню пыталась напоить его чем-то отдалённо напоминавшем отвар дубовой коры.

— Фу, хвала Одину! — выдохнул конунг. — Пришёл в себя.

Голова у отца Целестина трещала нещадно, будто с похмелья, побаливал живот, и вообще чувствовал он себя на удивление отвратно.

— Что… хм… что случилось? — Даже говорить было трудно.

— Это попробовал? — подал голос германец, показывая свой кошель.

— Угу.

— Ну и дурак. Скажи спасибо, что живой остался. Ты хоть помнишь, чего натворил?