Звезда запада

Обнаглевший Гунтер увязался вместе с конунгом, и теперь, окосев от неумеренного потребления хмельного напитка, приставал к молодой рабыне, даже на терпимый взгляд отца Целестина страшной как смертный грех. Монах, краем глаза понаблюдав за этой парой, пришёл к выводу, что, видимо, утром у девицы всё седалище окажется в синяках, а если молодого германца не приструнить, то, похоже, к следующей зиме в доме у Хёгни будет пополнение… А, да ну его, этого Гунтера.

Отца Целестина несколько обескуражил тот факт, что и Хёгни, и все его домочадцы смотрели на него без какого-либо удивления, а потом ещё и спросили, не из Ирландии ли родом почтенный спутник конунга Торина, чтущий Бога Единого? Как же так, спрашивается? Откуда эти язычники так хорошо осведомлены о монашестве и при чём тут Ирландия? Несмело задав возникшие вопросы Хёгни, отец Целестин понял, что он не первый представитель отшельнической братии, виденный здесь. Ему поведали о том, что его собратья по ремеслу, монахи ордена святого Патрика из Ирландии, уже не один год обитают в сих землях, на восточном и южном побережье острова. Люди они вельми добрые и незлобивые, иногда в Скага-фьорд наведываются, речи о Боге Едином перед дружиной держат, богов древних хулят да поклоняться им сами брезгуют и другим запрещают. И что им плохого Асы с Ванами сделали? Словом, выгоняет этих монахов конунг и хулу на Одина возводить не даёт. И ведь чего, тати, удумали: изваяния богов сбросить да разбить! Неужто Единый удачу в битвах дружине принесёт да корабль поправит? Он же не Один!

«Дикие нравы. — Мысли отца Целестина текли медленно и лениво, а в голове шум от пива испитого образовался. — И чего они к Асам своим прицепились? Ну не мерзко ли перед истуканами на коленях валяться, вопить голосами дикими да жертвы каменным идолищам кровавые приносить? Нет чтобы в храм Божий войти, благодати Господней душу открыть, преклонить колени перед алтарём да в молитвы погрузиться… Исповедаться, обратно же и святых тайн приобщиться средь курений ладанных. Нет, не понимают норманны, что они теряют, к каким благам возведёт их житие Вера Истинная, к вечному спасению, но не к погибели души приведёт…»

В полудрёме монах уже видел возведённые на землях исландских храмы Божий и богатые монастыри с братией благочестивой, крестные ходы на Пасху да мирных и набожных норманнов, собирающихся на святую мессу по звону колокольному. Благолепие!..

Шёл я лесом не спеша,

Мне навстречу девка шла

И в малинник стала звать

Ягодицы собирать…

Отца Целестина аж передёрнуло. Что ещё за безобразие? Все святые, Гунтер с перепою песни голосить сподобился!

А Гунтер, германский акцент которого усилился чрезмерно, одной рукой обняв рабыню, а в другой держа кубок, продолжал, ничуть не обращая внимания на вытаращенные глаза монаха.

Вы поверите ли, братцы,

Как пришлось мне умотаться, —

И во сне мне будут сниться

Этой девки ягодицы…

Вот тебе и благолепие…

Исполнив следующий куплет, повествовавший о завершении сей истории где-то месяцев через девять, славный воин дружины Ториновой заглотил содержимое кубка и, не выдержав последствий безудержного возлияния, рухнул под стол. Девица выглядела разочарованно.

— Хороший парень, — одобрительно улыбнулся Хёгни, глядя в ту сторону, — чтит хозяйское гостеприимство.

Отца Целестина едва не стошнило.

Время наступило позднее. За стенами выл на разные голоса ветер, то стихая, то ударяя ураганными порывами. Даже самые стойкие бражники потихоньку угомонились и залегли спать, расположившись на скамьях, а то и запросто на полу, устланном грязной соломой. Теплился очаг, на стене, увешанной оружием, плевались искрами два факела, а конунг Торин и Хёгни, Видгнир, Сигню, отец Целестин и старший сын хозяина дома Гудмунд устроили небольшой совет, стараясь говорить потише.

— Ну и ну! — ахал Хёгни, слушая рассказ Торина о событиях в Вадхейме. Он не стал скрывать ничего.

Ни историю с лесными духами, ни явление Эйреми Великого, поведал и о странностях своего наследника, так что теперь Хёгни и Гудмунд поглядывали на Видгнира с некоторой опаской. Особый интерес вызвали слова Хельги Старого и Гладсхейма, касаемых Исландии, якобы бывшей земли бога-великана. Отец Целестин же ещё раз, во всех подробностях, пересказал свой сон.

— Что скажешь, Хёгни? Ты тут давно живёшь, не примечал ли ничего необычного, что на след бы нас навело? — спросил Торин. Хёгни потёр бороду, и отец Целестин готов был поклясться спасением души, что в глазах конунга Скага-фьорда плеснулся страх. Чуть погодя он проговорил:

— Было тут тоже много всякого, Торин. И люди у меня без следа пропадали, и жуть всякая зимними ночами виделась… Скажу тебе, что точно вам эти самые айфар говорили — нечистое тут место, особо ежели на пустоши каменные податься, к югу и востоку отсюда. День до них пешком идти нужно. Уж не желаешь ли сам туда отправиться?

— Да надо бы.

— Слушай, а может, не стоит нос туда совать? — встрял Видгнир. — Пропадём ведь. Ежели уж сам Один отсоветовал да сказал, что силы побороть тамошних тварей даже у него самого не хватит, то что же уж про нас речи вести?