— Так вот, слушай. Некогда единый мир разделился сейчас на три части: этот, в котором живут люди, — и они станут его единственными властителями; тот мир, что именуется Мидденгард, и ещё один. Этот третий — своего рода промежуток между двумя первыми, и лежит он как раз за той Дверью, которую вы ищете. Да, Дверь сужается и через какое-то время закроется навеки. Таков замысел Единого. Вот тогда все три мира станут отдельными друг от друга, и уже никто не сможет прошмыгнуть за их стены — ни дух, ни человек. Цепь разорвётся и будет откована лишь только после Конца Миров и Великой Битвы. Ни я, ни другие духи не хотим терять возможности в нужное время возвращаться в миры соседние, где вновь сможем обрести силу, а затем прийти сюда, к людям, ежели нужда в нашей помощи возникнет.
Ваш путь как раз в Междумирье лежит, а не в Мидденгард. Не допустят Силы вашего там появления, и делать вам там нечего. Междумирье же по землям огромно и чудесами, здесь не виданными, ой как богато. Бывал я там пару раз. Скажу, что в земли те многие духи из нашего Мидгарда ушли, и ты, Целестин, вполне можешь кого знакомого там встретить.
— Кого ещё? — монах удивился несказанно. — Да ты первый дух, коего я в жизни увидел! Ну если Эйреми не считать…
— Да? Какая неприятность. А про римских да греческих богов, что, и не слыхивал никогда?
Отец Целестин почесал в затылке и ругнулся. Там, в Междумирье этом, что, свалка отживших своё божеств? Кошмар!
— Вещь, которая имеет власть проход в иные миры открывать, — существует, — промолвил Один. — Взять её сможет только потомок того, кому она принадлежала изначально. Потомок Элиндинга. Таковы заветы Сил. А теперь смотрите!
Один встал, и ветер раздул его плащ. Вот теперь все увидели перед собой истинного Великого Духа, пребывавшего в Мире со дня творения. Князя Асов объял свет, в оке его затрепетало пламя. Стало казаться, будто он намного вырос и голова его упёрлась в облака, окутавшись мерцающим туманом. Телесный облик бога отошёл куда-то на второй план, и теперь перед отцом Целестином и его сотоварищами предстало нечто, лишь отдаленно напоминающее человека, — огнистый силуэт без чётких очертаний; частица пламени, из коего родился этот мир, наделённая разумом и собственным бытием. В другое время отец Целестин умер бы от ужаса, но сейчас страх почему-то не появлялся, ибо его превозмогло появившееся откуда-то знание, что здесь нет и не может быть никакого зла, никаких опасностей или угроз.
Откуда-то из глубины пламени пришли слова, совсем не похожие на речь старца, сидевшего только что у костра. Голос истинной ипостаси того, кто носил имя Одина, был ровный, глуховатый и, как ни странно, казался очень молодым:
— Те, кого вы зовёте Асами, презрев свою гордыню, взывают к вам, смертные. Сейчас лишь в руках короля Элиндинга из сгинувшей земли Аталгарда наша судьба, ибо если не придёт в сей мир Чаша, именуемая Трудхейм, то никто и никогда не сможет пройти через пояс миров, бывших некогда единым царством. Двери, закрывшись, не пропустят ни в Мидденгард, ни в Междумирье духа или смертного, мы же с потерей связи между мирами потеряем всё, падём прахом бесследным. Мы, духи Мидгарда, просим: принесите Чашу сюда, и тогда возможность открывать ход в скрытые, ушедшие земли останется. Один, Тор, Фрейр, Ньёрд, Хёймдалль, Бальдр, Браги и Бейла, Фригг, Фрейя и Идун — те, кого народы Севера почитают богами, — готовы сейчас отдать многое за сокровище, дарованное Элиндингу Создателями Мира, Силами, Которые Вовне Трёх Миров. Мы не хотим уходить из земель, сотнями лет пестованных нами, но потерять силу свою и быть запертыми в мире, принадлежащем смертным, — для нас подобно гибели…
«Так, так. Значит, и на ёлку хочешь влезть, и зад не ободрать? Почему же сам Чашу забрать не сумел, раз бывал в Междумирье? Отчего это только дети Элиндинга получить её могут?» — Отец Целестин позволил себе несколько усомниться в искренности бога. Да и говорил он, что разделение миров суть замысел Единого. Так что же, против Его воли идти? Раз повелел вам Господь из земель людских прочь уйти да язычеством души не смущать, так уходите и не восставайте против замыслов Его!
Неожиданно Один вновь вернулся в привычный человеческий облик. Или всем только почудилось, что он сбросил его? Блиставший величием дух исчез, уступив место как-то горестно сгорбившемуся высокому старику. Морщины на его лице стали резче и заметнее, а голос точно утратил силу: