Звезда заводской многотиражки (СИ)

— У врача наверняка есть более срочные дела, чем у моей постели сидеть, — я подмигнул, но тут же пожалел об этом. Голова тут же заныла, как испорченный духовой оркестр, и замутило так, что я начал судорожно озираться в поисках таблички «туалет».

— Вернитесь, пожалуйста, в палату, — умоляюще сказала девушка. Надо же, уже перешла на «вы».

— Мне надо позвонить, — сказал я, борясь с бунтующими внутренностями, которые как-то очень активно начали проситься наружу. — У меня же были какие-то вещи, с которыми меня привезли. Где они?

— Не знаю, вас же ночью привезли, — пролепетала Света. — В тумбочке, наверное. А верхняя одежда — в хранилище.

— А врач скоро придет? — спросил я.

— Обход в десять, — ответила девушка. Мимо нас в палату прошествовали еще трое мужиков в халатах и пижамах. Раздался смех, потом вышли толстяк и сутулый и деловито направились куда-то по коридору. Сигареты нюхать, судя по всему.

В коридоре запах молочной каши был совсем уж нестерпимым, да и из-за тошноты есть мне расхотелось.

— Спасибо, милая, — сказал я девушке и вернулся в палату. Выдвинул ящик тумбочки. Повезло мне. Паспорт и записная книжка на месте. Открыл паспорт. Деньги тоже на месте. Трешка и два рубля бумажками. Был бы у меня кошелек, наверное успели бы вытащить те парни, что на меня напали. Еще у меня мелочь по всем карманам всякая была рассована, но моей одежды здесь не было. Может, так и осталась в карманах, а может и вытряхнули, когда раздевали.

Надо позвонить.

Вот только кому?

Сообщить на работу, что я в больнице, а не прогуливаю. Венику? Феликсу Борисовичу? Наверное вот ему в первую очередь. Это ночное нападение снова напомнило мне, насколько хрупкая штука — человеческая жизнь. Черт, а ведь еще из милиции ведь должны прийти сегодня. Наверное. Меня же сначала явно милиция нашла, значит будет какое-то следствие. Должно быть.

Я полистал книжечку, наткнулся опять на непонятные записи Ивана. От вида букв меня снова замутило. «Надо завести свою записнуху...» — подумал я и вытащил из книжечки бумажку с телефоном Веника. Прости, приятель. Ты только с суток пришел, я знаю, но Феликс сейчас на работе, а ты точно дома, так что...

Я снова вышел из палаты и направился к сестринскому посту. Но сказать ничего не успел, потому что затрезвонил телефон.

— Нервное отделение, — сказала в трубку медсестра. Другая, не Света. Пожилая дама с уставшим лицом. Я фыркнул. Нервное отделение. Это в смысле «Вы уже все тут нас бесите, что пристали?!»

— Жанчик, осторожнее вези! — раздался за спиной очень знакомый голос. — Тарелки же разобьешь!

Глава двадцать шестая. Часы посещения

Я облокотился на загородку сестринского поста и проводил взглядом насупленного десятилетнего пацана, катившего перед собой громыхающую и бряцающую тележку с грязными тарелками и здоровенным кухонным баком. А следом за всем этим, не особенно торопясь, шла моя бабушка, Наталья Ивановна Колокольникова. В детстве она мне казалась старой, ясен пень. Как же, ей ведь целых сорок пять?.. сорок шесть? Невысокая хрупкая дамочка с завитыми как у актрисы рыжими волосами. Помню и травянистый запах хны, когда она ходила по дому с намотанным на голову мешком, и металлические дырчатые бигуди... О возрасте говорят только расходящиеся лучики смешливых морщинок. Она не была особенно красивой, но от остальных больничных санитарок разительно отличалась. Туфельки-лодочки, яркие платья под халатом, прическа, помада... Я помню, что ее неоднократно ругали за лак на ногтях и заставляли убрать волосы под косынку. Она выслушивала эти увещевания старшей сестры, а потом все равно делала, как считает нужным — блистала, так сказать. По больничному коридору — как по красной ковровой дорожке.

Вот и сейчас она лениво увещевала своего нерадивого внука, который вызвался помочь ей тащить тележку с грязной посудой, а сама в его сторону практически не смотрела. Подбородок гордо поднят, походка от бедра...

Губы сами собой расплылись в улыбке. Маленький я прокатил мимо поста свою тележку, моя бабушка прошла следом и кокетливо мне улыбнулась. Обалдеть. А ведь я, кажется, помню этот день... Родители ушли на работу, а я наныл себе у бабушки записку в школу, а потом она взяла меня с собой на работу. Как раньше, еще до школы. И сейчас напротив лестницы эту чертову тяжеленную тележку занесет, и она врубится в стену. У меня даже на секунду возник порыв в два скачка догнать самого себя и удержать бряцающую конструкцию от крушения. Хотя... Разобьется десяток тарелок, потом бабушка на меня наорет, я обижусь и убегу хлюпать носом в своем «тайном месте» — крохотной каморке с мешками белья. И там меня найдет добрый пенсионер с вытатуированными кольцами на пальцах. И он подарит мне плетеную из капельницы рыбку, которая потом лет на десять станет моим талисманом. «Как захочешь развести сырость, сжимаешь рыбку!» — сказал тогда тот дядька. Научил меня не плакать.