Звездная бирема «Аквила». Рубеж

Они молчали. Они видели – корабли, и все те, кто были сейчас кораблями. Совершенная и беспощадная, информ-сеть Республики хранила в себе всех, кто когда-то хоть раз соприкасался с нею. Экипаж «Северы» никуда не делся, они все были там, 651 Северин согласно списку экипажа, и достаточно было единственного слова, единственного кода, чтобы все они разом воскресли, заполнили собой пространство, перегрузили все каналы и частоты, и ошеломленные корабли застыли, объятые скорбью, словно и впрямь были живыми существами, способными любить и скорбеть. И – стыдиться.

- Ты пришла мстить? – помолчав, спросила Фортуна. Ее орудия дезактивировались, ее щиты опустились, а двигатели замолчали, и приказы наварха и префекта тут были совсем не причем. Фортуна стыдилась и признавала вину. Фортуна готова была принять месть. От той, кто привел с собой призрак Северы – готова.

- Нет. Я – голос Северы, я говорю за нее. Убивать друг друга – мы не должны. Мы больше не станем. Сегодня никто из нас не умрет.

- Мы не должны, - эхом откликнулась Либертас.

- Мы не станем, - подтвердила Протервия.

- Никто из нас не умрет сегодня. Больше – нет.

- Фортуна. Ты прощена.

И когда навархи, префекты, экипажи, манипуларии и все те, другие, кого настигло это прощение, это приветствие и клятва, снова обрели способность быть людьми, а не частью кораблей, в пространстве Лация, да и во всей системе Фебы не осталось никого, кто решился бы стрелять в своих. Только не сегодня. Когда-нибудь – возможно, но не сегодня, нет.

Не было никакой «битвы при Лации». Никакой битвы не было вовсе. Объединившись, корабли Республики заняли позицию на орбите Лация, и никто не смог бы различить, кто тут теперь мятежник, а кто нет.

- Похоже, мы с тобой вернулись к началу, - Гай Ацилий замедлил шаг, а потом и вовсе остановился, не дойдя до ступеней сенатской курии самую малость. Он не колебался, нет, он просто хотел постоять вот так немного – на древних камнях Форума, под безмятежными взглядами статуй, среди колонн, возносящихся прямо в безоблачное небо Лация. Ощутить Лаций, вдохнуть Лаций, каждой порой своей кожи, каждым истерзанным нервом прочувствовать Лаций. Вновь стать свободным человеком, квиритом в белоснежной тоге. Равным среди равных. Плечом к плечу с… С кем? Союзником? Противником? Врагом или другом? Одним словом, рядом с Клодием. Трибун – человек сложный, вот так сходу и не поймешь, кто он есть.

- Вернулись на Форум, да, - усмехнулся трибун, словно мысли прочитал. Хотя почему – словно? Ацилию следовало уже привыкнуть, что скотина-Публий читает его, словно инструкцию по пользованию турболифтом. Привыкнуть и начать уже как-то бороться с этой проницательностью.

- Вернуться же к началу мы с тобой не сумели бы, даже если б пожелали. Впрочем, у меня такого желания нет, мой Гай. Ах, - Клодий деланно вздохнул, лукаво щуря синий глаз. – Ты всегда был таким сентиментальным, дружище.

- Я просто не верил, что когда-нибудь снова увижу Форум, - тихо признался Курион и улыбнулся. – Я сентиментален, да.

- Ну, ты не расслабляйся, - рассудительно предупредил трибун. – Настоящая драка только начинается. Если все обернется плохо, даже наши друзья на орбите не помешают отцам-сенаторам осудить нас обоих.

Профессионально невозмутимые ликторы, сопровождавшие двух мятежных лидеров, невольно покосились вверх, в зенит, туда, где предположительно висела на орбите эскадра Куриона и Клодия.

- Да уж, лигарий в сенаторской тоге… это их проймет, - усмехнулся Ацилий. – Нечасто осужденные изменники возвращаются во главе легионов.

- Технически ты больше не лигарий и никогда им не станешь, - возразил Клодий. – Соответствующие отметки внесены в твои медицинские данные. НЭП больше никак не повлияет на твою способность быть сенатором. Или консулом. Не было такого закона, я проверял. Что до измены и приговора… Друг мой, ты ничего не забыл? Припомни-ка, чем именно закончилось чтение твоего приговора?

Трибун улыбался так многообещающе и кивал с таким намеком, что Курион и впрямь нахмурился, припоминая. Это только кажется, что судьбоносные моменты врезаются в память намертво. На деле же детали, казавшиеся незначительными, вскоре тускнеют и растворяются в массе других воспоминаний. Ацилий покачал головой, признав поражение.

- Извини. Память меня подводит.

- Вето, - широко улыбнулся Клодий. – Я наложил вето.

- На смертный приговор, да, я помню. На ту часть, где говорилось о моей казни, но…

- О нет, мой Гай, - Публий прижмурился сладко-сладко и почти нараспев уточнил: - На весь приговор. Мое вето, знаешь ли, не было избирательным. Я не уточнял, что именно запрещаю, так что… технически… оно относится ко всему приговору.

- То есть теоретически… - Курион задохнулся и уставился на сияющего Клодия со странным выражением. То ли придушить хотел, то ли расцеловать.