Звёздная болезнь, или Зрелые годы мизантропа

После первого же осложнения, с подозрением на синдром так называемой гиперстимуляции врач уложил Марту в стационар: жидкость, скопившаяся в брюшной полости, могла, по его мнению, подняться в легкие. Затем тот же врач, не зная, как быть с горе-пациенткой, предпочел избавиться от нее совсем. Он выдал направление в другое заведение аналогичного типа. Так они попали в частную клинику, уже в самом Париже, и к весне Марта была вынуждена переносить самые сложные и тяжелые процедуры экстракорпорального оплодотворения, с имплантацией полученных эмбрионов в «чадоносный орган», некоторые из которых проводились под общим наркозом.

С учетом возраста Марты и уже полученных результатов, вероятность исполнения заветных желаний – по щучьему велению и по моему хотению, как Петр пошучивал, охотно переводя этот перл на немецкий, – вероятность приравнивалась каждый раз к одному шансу из пяти. Такой статистикой щеголял перед ними врач, считая ее вполне приемлемой. Во время последней попытки имплантации врач решил поместить сразу четыре эмбриона, не оставляя часть из них для хранения в специальных маркированных пластиковых соломинках, помещаемых в жидкий азот, в замороженном виде, как это делалось обычно. Риск обзаведения тройней, по сведениям Петра, приравнивался теперь к пяти процентам, четверняшками – всего к 0,1 процента. Но опасения не давали ему покоя. Он не мог представить себя с тремя младенцами на руках и иногда в ужасе спрашивал себя: а что делать, если все четверо?

Подобные случаи описывались даже в ознакомительных буклетах, валявшихся на журнальных столиках приемных покоев клиник, где приходилось просиживать иногда часами. Он воочию представлял себе четырехместное детское ландо, преграждавшее прохожим тротуар и заполненное одинаковыми, как две капли воды, младенцами. С той же кошмарной достоверностью он расписывал в воображении, как, помогая друг другу, они с Мартой вынимают из коляски свертки, похожие на русские голубцы, чтобы разложить их на столе для пеленания в ряд, как в кадрах про нацистские роддома, которые он однажды видел в кинохронике…

– Ну а если всё же будет трое? – высказала вслух аналогичное опасение Марта, когда они вернулись в Гарн после последней попытки.

– Двоих в тазу утопим.

– Странные у тебя шуточки, – помолчав, ответил Марта.

Она обиделась и впредь предпочитала не ставить вопрос ребром.

* * *

В первой половине июня, воспользовавшись перерывом в процедурах, Марта решила съездить в Зальцбург к родителям, которых навещала дважды в год.

В Австрии она собиралась пробыть около месяца и даже планировала взять с собой Брэйзиер-младшую, дочь тулонских родственников Петра, Мари и Арсена Брэйзиер, учившуюся в Париже на факультете прикладного искусства. Однако наполеоновские планы неожиданно лопнули. Брэйзиер-младшая попала в больницу с перитонитом, была прооперирована и нуждалась в отдыхе. Марта решила лететь на две недели раньше, чтобы вернуться к концу июля и успеть передохнуть от очередных разъездов. А собирались они ехать на южное взморье, где в этом году и планировалось провести август месяц.

Отпускные планы Марты энтузиазма у Петра не вызывали. Лазурный Берег он не любил. Если уж ехать куда-то, то лучше на атлантическое побережье или в горы, как в прошлое лето, в Верхнюю Савойю. Юг не прельщал его не только из-за жары, которую он плохо переносил, но и потому, что он не мог представить себя с Мартой в доме отца, на правах хозяина. Отговаривать Марту от поездки на юг Петр не стал, почему-то решил, что желание перегорит в ней само собой. И просчитался.

Арсен Брэйзиер вдруг предложил на август свой загородный дом. Его огромная дача в Рокфор-ле-Па, рядом с Каннами, фактически в тех же краях, простаивала всё лето. Брэйзиер не переставал названивать в Гарн, не переставал угрожать пожизненными обидами, если Петр по какой-либо причине откажется воспользоваться его предложением.

Деваться было некуда. Нотариальные дела, связанные с переходом дома по наследству, рано или поздно всё равно следовало подвести к какому-нибудь знаменателю. А для этого пора было съездить и как следует разобраться во всём с соседом Жаном насчет окончательной разбивки приусадебной территории, чего отец в свое время не сделал, просто поделил участок пополам, под честное слово.

На дом в Ля-Гард-Френэ пора было искать покупателя. Иметь дачу на одном участке с соседом, будь тот хоть трижды знаменитостью или обыкновенным дачником-занудой, решившим, что смысл всего в простом труде и уединении, каким Жан нет-нет да казался, – это выглядело недоразумением. Да и не хотелось городить в голове новые строительные планы. А расширять тесный домишко пришлось бы неизбежно, реши он оставить его себе. На деньги с продажи проще было приобрести что-нибудь в Бретани, на атлантическом побережье, где в давние времена родители снимали на лето дачу…