Звёздная болезнь, или Зрелые годы мизантропа

Смысл «всего» никогда якобы не представал перед ним в такой «наготе». А заключался этот смысл будто бы в принципе постепенного растворения «всего во всем». «Эфемерное» – это якобы прекрасная иллюстрация «энтропии» и «векторной природы» времени. Явления, вполне свободно и всерьез обсуждаемые светилами современной астрономии. Любой человек может наблюдать всё это вокруг себя невооруженным взглядом. Но простой смертный не придает значения этим вещам, потому что сросся с ними, их попросту не видит. И вообще, «принцип эфемерности» – древнейшая метафора. Что-либо равное по своей проницательности редко будто бы осеняло человека в его стремлении выразить свое отношение к окружающей действительности, ко времени, к себе самому…

Как к этому относиться? Друг не устоял перед веяниями времени, не понимал, что это обычный, хотя и непроглядный дым виртуальной бессмыслицы, который современный западный мир, стремясь превратить в товар всё и подрядив к делу искусство, научился использовать, фасовать, пустил в массовое производство? Почему эти аналогии приходили в голову именно теперь? Какое отношение это имело к случившемуся?

А очень простое: Фон Ломов исчез, растаял будто кусок льда. В этом проглядывало что-то рациональное… Как раз по этому поводу масла в огонь подливал и дядюшка Леопольд. Доверие к себе он окончательно исчерпал. Звонками он донимал всё реже. Но время от времени Леопольд всё же подбрасывал на размышление кабинетной братии новые идеи. Аргументация его сводилась к странному оптимизму: мол, не горюйте, ребята, скоро всё утрясется. Племянник, мол, скоро объявится. Что удивительно, это всех немного устраивало.

– Нет никаких оснований утверждать обратное, – мутновато увещевал дядюшка.

– Что делать конкретно? – вновь обращали к нему вопрос.

– Ждать. Ничего другого не остается, – в который раз твердил тот.

Вернувшийся из Кампалы Гаспар К. такого оптимизма дальнего сродника не разделял. На его взгляд, племянник мог оказаться жертвой враждующих группировок контрабандистов. Такова была его версия. Даже скудные сведения, которые ему удалось подсобрать в Кампале, свидетельствовали о том, что размах деятельности находившегося под арестом контрабандиста, как и сама его «специализация», выходили далеко за рамки интересов заирских и угандийских заказчиков. Концы тянулись в Европу. Неслучайно в Заире мешали расследованию, причем кто-то явно пользующийся влиянием. А если принять за факт не столь давние и общеизвестные разоблачения правящего в Заире клана, обвинения в заурядной контрабанде, то разумнее было готовиться к трудностям.

Гаспар К. уверял, что бессмысленно рассчитывать на помощь французских властей, пытаться заставить их вести поиски в этом направлении – через влиятельных лиц в Заире. Ведь они уже не раз подмочили себе репутацию своим «невмешательством» в заирские дела, иногда довольно темные…

Петру казалось и странным и маловероятным, что человек может исчезнуть с лица земли бесследно. Но еще более странным было констатировать, с какой легкостью и сам он внутренне свыкается со своим бессилием что-либо изменить…

* * *

В июне Петру пришлось взяться за новое неурочное досье, доставшееся ему от Мартина Грава, которому пришлось срочно улететь на юг к жене, дожидавшейся у родителей в Антибе исхода беременности. Как выяснилось уже утром, поздно вечером она попала в стационар с внезапным осложнением, и о своем срочном отъезде Грав известил уже из Антиба. Перенести дату заседания не удавалось, и кто-то должен был поехать в суд вместо него…

Как раз в те же дни всему кабинету подвалило работы. Крупное коммерческое дело, поступившее два года назад через Калленборна по иску, возбужденному в Германии, было доведено до завершения, и начинались слушания. Одно из судебных заседаний по страховым тяжбам проходило в Нантском суде; кому-то предстояло поехать в Нант и провести там два дня. Просить о переносе промежуточного заседания по судебному банкротству, которое должно было проходить в коммерческом суде Парижа, в четверг, – эта мера вступала в противоречие с интересами обвиняемого, которого защищал кабинет. С начала недели приходилось нагонять упущенное еще и по давнему, всем давно опостылевшему делу по дележу имущества, производимого в рамках бракоразводной процедуры, затеянной одним из родственников директора банка «Париба», владевшего большим пакетом его акций. Кроме как Петру перепоручить папки Грава оказалось некому…

Суть тяжбы, над которой работал Грав, заключалась в следующем. Пожилая вдова, мадам N, подала в суд на родственников своего скончавшегося сожителя. Сожителем мадам N был разорившийся винный негоциант из Бордо, с которым вдова N провела последние годы жизни. На этом основании она и оспаривала наследственные права родственников покойного, считая себя вправе претендовать на долю наследства наравне со всеми, но получалось, что добивается этого вопреки завещанию, оставленному покойным, и якобы вопреки закону.