– Люди, которых я знаю с тех пор, как мы сюда переехали. Они со мной не разговаривают. Они меня
Она протянула руку и тихонько погладила пальцами тыльную сторону моей ладони. Глаза ее стали грустными.
– Мне жаль, что люди тебя не видят. Не так уж весело, когда тебя не видят.
Я отдернул руку.
– Тебе лучше знать. Разве тебя нисколько не волнует, что с тобой никто не разговаривает?
Я впервые открыто заговорил о бойкоте.
Она улыбнулась.
– Дори со мной разговаривает. Ты разговариваешь. Арчи разговаривает. Мои родители разговаривают. Корица разговаривает. Сеньор Сагуаро разговаривает. Я сама с собой разговариваю.
Она склонила голову набок и уставилась на меня, ожидая ответной улыбки. Я продолжал хмуриться.
–
– Вопрос не в этом, – сказал я.
– А в чем?
– В том, – я постарался прочитать ее чувства по лицу, но не смог, – что заставляет тебя так поступать? Что приводит в действие этот механизм?
– Ну вот, теперь я машина.
Я отвернулся.
– Послушай, я не могу говорить так. Ты только шутишь.
Она сжала мое лицо ладонями и повернула к себе. Я надеялся, что на нас никто не смотрит из окон.
– Ну ладно, на этот раз серьезно. Давай задай еще раз тот вопрос, про то, что движет мной. Или какой-нибудь другой, любой.
Я покачал головой.
– Тебе же все равно наплевать, правда?
– Наплевать? – она, похоже, искренне удивилась. – Лео, как ты можешь так говорить? Ты гулял со мной в разных местах. Мы вместе отвозили открытки и цветы. Как ты можешь говорить…
– Дело не в этом. Я хочу сказать, тебе наплевать, что подумают люди.
– Мне не наплевать, что подумаешь
– Знаю-знаю. Тебе не наплевать на то, что подумают Корица и сеньор Сагуаро. Я говорю о школе, о городе. Говорю обо всех.
– Обо всех? – казалось, она пробует это слово на вкус.
– Да. Тебе как будто наплевать на то, что подумают все. Ты вроде бы не понимаешь, что думают все. Ты…
– А ты? – прервала меня она.
Я на мгновение задумался и уверенно кивнул.
– Да. Да, мне кажется, что я понимаю. Я связан с ними. Я один из них. Как я могу не понимать?
– И это важно?
– Конечно, важно. Посмотри, – я обвел рукой школу перед нами, – посмотри, что происходит. Никто с нами не разговаривает. Нельзя же вот так совершенно наплевать на то, что думают все вокруг. Нельзя просто так подбадривать чужую команду и ожидать, что твоя школа тебя полюбит за это.
С моего языка сыпались слова, которые я обдумывал на протяжении нескольких недель.
– И этот Ковач, ради всего святого. Его-то зачем тебе было утешать?
Она, казалось, искренне удивилась.
– Какой еще Ковач?
– Ковач. Тот парень из Сэн-Вэлли. Баскетбольная звезда. Который сломал лодыжку.
Она как будто все еще не понимала.
– А что с ним?
– Что с ним? Что с
– Ему было больно.
– Он был врагом, Старгерл! То есть Сьюзан. Как угодно.
Она смотрела на меня непонимающим взглядом. При слове «Сьюзан» она моргнула.
– Там была тысяча болельщиков из Сэн-Вэлли. У него были свои люди, которые позаботились бы о нем, свои тренеры, свои члены команды, свои чирлидерши со своими коленями.
Я едва не перешел на крик. Замолчав, я встал и пошел прочь. Потом вернулся и склонился над ней.
– Почему? Почему ты просто не позволила позаботиться о нем его команде?
Она долго смотрела на меня, как если бы искала объяснения своих поступков на моем лице.
– Не знаю, – тихо сказала она наконец. – Я не думала. Я просто делала.
Я выпрямился. Мне хотелось сказать: «Ну что ж, надеюсь, ты довольна, потому что теперь тебя ненавидят за то, что ты сделала», но у меня не хватило духу.
Теперь мне было ее жалко. Я снова сел рядом с ней и взял за руку. Улыбнулся. И заговорил как можно мягче.
– Старгерл, ну так же нельзя. Если бы ты не провела все это время на домашнем обучении, ты бы понимала. Нельзя просто так проснуться однажды утром и решить, что тебе наплевать на то, что думает остальной мир.
Глаза ее расширились, и она спросила тонким, как у маленькой девочки, голоском:
– Нельзя?
– Нет, если ты не хочешь стать отшельницей.
Она провела краем своей юбки по моему кроссовку, сметая с него пыль.
– Но как мне следить за тем, что думает весь мир? Иногда я и за своими-то мыслями не поспеваю.
– За этим не следят, – сказал я. – Просто знают. Потому что связаны с другими людьми.
Ее лежавшая на земле сумка слегка пошевелилась: внутри ерзала Корица. На лице Старгерл отобразилась череда эмоций, а в конце появилась недовольная гримаса, и она воскликнула сквозь слезы:
– Я не связана!
Она наклонилась ко мне, мы обнялись на лавочке во дворе и вместе пошли домой.