Мы вместе делали домашние задания. Зависали у Кевина. Вместо того чтобы следить за незнакомцами, мы ходили в кино и по очереди погружали руки в шестидолларовое суперведро с попкорном. Вместо фиалок мы покупали булочки в «Синнабоне» и облизывали сладкую глазурь друг у друга с рук.
Мы зашли и в «Пиза-Пиццу». Прошли мимо доски объявлений на двери и заказали одну пиццу на двоих: половина с пепперони, половина с анчоусами.
– Фу, анчоусы, – сказал я.
– А что не так с анчоусами? – спросила она.
– Как ты можешь их есть? Никто не ест анчоусы.
Я сказал это как бы в шутку, но лицо ее осталось серьезным.
– Никто?
– Никто из тех, кого я знаю.
Она выковырнула анчоусы из своего куска и бросила их в бокал.
Я попытался остановить ее.
– Эй…
Она оттолкнула мою руку, бросив в бокал последний анчоус.
– Не хочу быть никем.
Выходя, мы не взглянули на доску.
В ней проснулась страсть к шопингу. Как будто она только что открыла для себя магазины одежды. Она покупала блузки, брюки, шорты, а также украшения и косметику. Я заметил, что все эти предметы имеют нечто общее: на всех них красовались имена дизайнеров. Она как будто ориентировалась не на цвет или стиль, а на размер ярлычка с именем дизайнера.
Она постоянно спрашивала меня, как поступили бы другие ученицы, что бы они сказали, что подумали бы. Она выдумала персонажа по имени «Ивлин Как-Все». «Понравилось бы это Ивлин?» «Ивлин бы так поступила?»
Иногда она промахивалась, как со смехом. Несколько дней у нее наблюдался своего рода синдром смены смеха. Она не просто смеялась, она громко хохотала. В столовой на нас оборачивались. Я постарался собраться с духом и сказать что-нибудь, когда она посмотрела на нас с Кевином и спросила: «А Ивлин бы так смеялась?» Кевин уставился на свой сэндвич. Я смущенно склонил голову. Она перестала хохотать – и с этого момента в совершенстве подражала сдержанным смешкам типичных старшеклассниц с надутыми губками.
Во всем остальном она казалась типичным, совершенно обычным, словно только что сошедшим с конвейера тинейджером.
И это не сработало.
Поначалу я не слишком замечал, что бойкот продолжается, да и не особенно придавал этому значение. Я был слишком занят, радуясь, что теперь, как мне казалось, она одна из нас. Единственное, о чем я жалел, так это о том, что нельзя повторить баскетбольный сезон. В своем воображении я представлял, как она с энтузиазмом болеет за «Электронов». С таким, что мы могли бы выиграть, даже если бы она была единственной чирлидершей.
Именно она первая сказала: «Они по-прежнему меня не любят». Мы стояли у телестудии после занятий. Как обычно, мимо нас проходили ученики, делая вид, что нас не существует. Губа у нее дернулась.
– Что я делаю не так?
Из-за выступивших слез ее глаза казались еще больше.
Я сжал ее руку. Сказал, что нужно немного подождать. Что в это воскресенье состоится финал штата в Финиксе, баскетбольный сезон закончится, а после этого о ее чирлидерских грехах забудут.
У нее размазалась тушь. Такое я уже много раз видел, но на других лицах. На этот раз было иначе. На этот раз тушь размазалась у нее, а я не мог ничего сделать, чтобы утешить ее. Не мог приободрить чирлидершу.
Этим вечером мы делали уроки у нее дома. Я прошмыгнул в ее комнату, чтобы посмотреть на повозку счастья. В ней лежало только два камешка.
Когда я пришел в школу на следующий день, в гуле голосов во дворе было что-то странное. Некоторые ученики слонялись сами по себе, другие держались группами, но когда я приблизился, то увидел, что к пальме никто не подходит. Я пошел в том направлении и увидел Сюзан на скамейке. Она сидела, выпрямив спину, и улыбалась. В руке она держала палку длиной около фута с чем-то вроде когтя на конце. На шее у нее болталась табличка с надписью: «ПОГОВОРИТЕ СО МНОЙ, И Я ПОЧЕШУ ВАМ СПИНКУ». Желающих не находилось. Никто не подходил к ней ближе чем на двадцать футов.
Я быстро отвернулся и пошел назад сквозь толпу. Сделал вид, что ищу кого-то другого. Притворялся, что меня не видно. И молил о том, чтобы побыстрее зазвенел звонок.
Когда я увидел ее позже тем же утром, таблички уже не было. Она ничего об этом не сказала. Я тоже не заговаривал.
На следующее утро она подбежала ко мне во дворе. Глаза ее были широко распахнуты впервые за несколько дней. Она схватила меня обеими руками и потрясла.
– Все будет хорошо! Наконец-то это закончится! У меня было видение!