Звездная карта царя Саула

– Господи, господи, я никогда не любил этих тайн. Я ненавидел их. Что они мне дали? Отчужденность сверстников, пустоту, химеры! Одиночество! Я даже на Варе не женился, отверг ее, потому что боялся: придется врать любимому человеку всю жизнь! – Константин поднял глаза, подслеповато уставился в темноту стеллажей, где по-прежнему неподвижно стояла тень. – Втайне я всегда ненавидел отца за это. Еще думал, что он сумасшедший, пока его не удавили той «лидийкой». Лучше бы он оказался безумцем, господи!.. Это вы убили его, да? И теперь убьете меня?

Крымов терпеливо ждал.

– Но за что – за мои мучения? – Константин Голиков подскочил и теперь весь дрожал. – Хранитель Ключей, если все это правда, бессмысленная должность в современном мире! Когда-то они держали ключи от храма лукомонов в Этрурии, в их столице – Руселлах. Больше хранить нечего! И уже давно! Понимаете? Повелитель Звезд управлял всеми, назначал время, когда карта должна появиться на свет и кто должен вложить в нее ладонь. Воин Света и его люди охраняли карту и камни, выслеживали и убивали врагов. Великий Звездочет смотрел на небо, считал звезды, предсказывал и ждал сигнала от тех, кто когда-то прибыл сюда. А Хранитель Ключей всего лишь берег дворцовые ключи от храма и тайной камеры, где лукомоны прятали Звездную карту! Так было тысячи лет назад! Но больше нет Этрурии, нет храма, нет Ключей. Что мне вам сказать, чтобы вы не пытали меня, как отца?! Все, что я знаю, это то, что в стене его комнаты, в доме на Маяковской, замурован какой-то тайник, за картиной – репродукцией Левитана, это все! Теперь, если хотите, можете убить меня. И будьте вы прокляты! – неожиданно он разрыдался, что есть силы замотал головой. – Зачем я вам все рассказал, зачем?! Все равно, прошу вас, не делайте этого, не убивайте меня! Прошу вас…

В хранилище стояла прежняя зловещая тишина. Но когда Константин Голиков вновь вгляделся в темноту – в проем между стеллажей, то обнаружил, что там никого нет. Пусто! Тень исчезла. Он долго озирался по сторонам. Был ли тут вообще кто-то? Или это очередная его невротическая галлюцинация, которыми он страдал еще с юношества, с самых первых отцовских рассказов о загадочных царях Этрурии и его, Кости, предназначении? О его проклятой судьбе: хранить ненавистные тайны!..

Уже через полчаса Крымов отпирал универсальной отмычкой опечатанную дверь покойного профессора Малышева. В потемках, кошачьей походкой он обошел трехкомнатную квартиру: а вдруг его тут поджидают? Мало ли, что на дверях бирка! Но нет, квартира была пуста. Она спала самым обыкновенным сном. Он задернул шторы, выстрелил фонариком в первую из стен, двинулся по комнатам. Репродукция картины Левитана висела в гостиной, над высоким электрическим камином. Нет, хилый библиотекарь не мог его обмануть! – страх его был неподдельным. А вот ему, Андрею Крымову, в аду гореть за такие розыгрыши. Может быть, не вечность, но с недельку-то придется. Время было десять вечера: можно еще поскрестись в стенку: до одиннадцати, кажется, государство позволяет терроризировать соседей? Крымов снял картину и аккуратно простучал костяшкой среднего пальца стену. Дилетант на его месте ничего бы не услышал, но он-то был профи. Несколько мест, шириной в карандаш, не более, отозвалось глухим звуком. Отыскав на кухне нож покрепче, Андрей Петрович принялся ковырять стену и уже скоро расшатывал пару оголенных кирпичей. Когда он выдернул первый кирпич из стены, то сразу понял: его ждет сюрприз! А когда расправился со вторым, уже знал точно: сюда он пришел не зря. В его руках был металлический тубус. Обшарив пустой квадрат и ничего больше не отыскав, он сунул тубус за пазуху и все тем же кошачьим шагом выскользнул в коридор, а затем, приоткрыв дверь, и на площадку…

На улице он поймал машину и с легкой душой сказал водителю:

– В «Дом колхозника»!

6

В дверях номера торчала записка. Андрей вытащил и развернул ее, там было: «Я в пятнадцатом номере, сыщик».

Крымов нашел 15-й номер – дверь была не заперта. То, что он увидел, когда вошел, не удивило. Кумар и сигаретный дым застыли в комнатушке плотным едким облаком. Низкий столик был уставлен бутылками со спиртным, пустыми и початыми, и завален ополовиненными закусками. На двух диванах спали два помятых человека. Один выводил на выдохе вздрагивающими губами трели, второй подсвистывал ему носом. В общем, дуэт был вполне музыкален и мог бы собирать публику.

Егор Кузьмич Добродумов сидел в кресле с красным лицом и держал в кулаке стакан с коньяком.

– Оренбуржцы, а пить не умеют, – сказал он. – Позор! А еще колхозники называются. Агрономы! Не тот нынче колхозник пошел, Андрей. Мелкий пошел! Плотва! А им, бедолагам, завтра на симпозиум. – От раскатистого голоса Добродумова первый колхозник перешел на бурлящие звуки, второй засвистел куда тревожнее. – Народная оренбургская песня, как видно, – заключил Добродумов, – степной фольклор. Плач по Емельяну Пугачеву.

– Пошли? – спросил Крымов.