Звездная месть

– Тут главное чего? – спросил на Багу.

– Где? – поинтересовался Бага туповато.

– Да не где, падла, а что? Понял?! Отвечай, тут главное чего?!

– Не зевать! – ответил Бага.

– Дурак! Это и так ясно! – Гурыня начинал снова злиться. – Тут главное – скорость! Понял, падла?! Штурм и натиск! Вот так! Усек?!

– Так точно! – заверил Бага.

– Во-о, умнеешь прям на глазах!

– Рад стараться!

Гурыня повернул к Баге маленькую змеиную головку.

– А ты мене нравишься, малыш! – сказал он как-то по-отечески. – Я думаю, ты верно понимаешь службу.

– Так точно! Стараемся! – отчеканил Бага.

Гурыня засопел. Чуть ли не впервые в жизни на его щеку стала наворачиваться слезинка. Но… так и не навернулась.

– Какие будут вопросы? – как бы в поощрение поинтересовался он дружелюбно и снисходительно.

Бага замялся, побаиваясь неосторожным словом снова вызвать неудовольствие начальства. Но потом осмелел.

– Скоко нам еще трястись-то?! – спросил, заранее ожидая затрещины и прикрывая глазенки.

– Не волнуйся, малыш! – ответил Гурыня уверенно. – У мене, падла, все рассчитано. Точно в назначенный час прибудем к цели! Ты мене, падла, главное врага не прозевай! Вот что! А за старания я тебе… я тебя, Бага, к награде представлю! – и немного помолчав, подумав, что представлять-то некуда и некому, добавил: – И сам награжу!

– Премного благодарен! – почти заорал на всю машину Бага Скорпион. Так, что Дюк с Громбылой с перепугу проснулись.

Машину трясло, бросало из стороны в сторону. Но Гурыня ходу не сбавлял.

Орали, входя все в больший раж, притопывая ногами в такт, размахивая руками. И громче всех орал Хреноредьев.

И-ех, едрена громыхала!

У-ох, хорошо в трубе шагать!

Пак с Бубой Чокнутым подхватывали лужеными глотками, с залихватским прикриком, с лихим посвистом:

Ну-кось, грянем, запевала,

Тра-та-та-та-та-та мать!!!

Инвалид выводил чисто, высоко, по-соловьиному. А подхватывал со всеми вместе – басисто и разухабисто. Получалось, откровенно говоря, здорово. Знали бы раньше в поселке про такие таланты, быть бы там своему хору. Может, и совсем иначе бы пошли тогда дела.

Мы туристов не боимся!

И-ех, едрит-переедрит!

Ежли разом разозлимся,

Ни один не устоит!!!

Буба Чокнутый старался перекричать всех. А то, понимаешь, забыли, что он самый главный! что он избранник народный! Хотя все – и присутствующие и отсутствующие – хорошо помнили, что избрал-то Буба себя сам. Но он избрал, он и внушил себе идею народного избранничества, он и уверовался в ней глубоко-глубоко, так, что не разуверишь. А стало быть, во всем надо было первым выходить.

Мы пройдем огни и воды!

Сердце бьется как мотор!

И все вместе снова ударяли:

Мы идем, едрит, к народу!

Хто не с нами – тать и вор!

Пак понимал, что Чокнутого снова заносит. Но так хорошо шагалось, что он не мешал творческой инициативе певцов пускай выкричатся вволю, пускай выложат все заветные думы, страдания! Тогда, может, и впрямь – пробьются они, выйдут и к народу, и на простор, и вообще забрезжит наконец хоть что-то светлое впереди. Сколько же можно в потемках шагать, не зная, куда и зачем?!

Но сам Пак выводил свое, – нутряное:

И-ех, едрены супостаты,

Трепещите – крышка вам!

Жди, папанька, в час расплаты

Я им шороху задам!!!

И все вместе снова ударяли:

Ух, едрена громыхала!

Хорошо в трубе шагать!

Песню грянем, запевала!

Тра-та-та, едрена мать!!!

Таким образом они отмерили ровно двенадцать километров. И после этого прошли еще немного. До того самого места, где в трубе зияла огромная дырища, ведущая не в соседнюю трубу, а в сужающуюся земляную нору. В темнотище не было видно толком, что это за нора, куда ведет. Может, здесь вообще было гиблое место.

– Надо вернуться, едрена вошь, и выбраться по лесенке, предложил Хреноредьев.

– Ты уже выбирался, – напомнил ему Пак.

– Да-а? – удивился инвалид. – Вот, едреный склероз! А куды ж тогда?!

– Куды, куды! – взбеленился Буба. – Туды, Салбесина! – и указал в сторону норы. – Куды ж еще, недоумок хренов!

Пак сразу же втиснулся между спорщиками, И вовремя – инвалид тут же остыл.

– Вот ты и лезь первым! – сказал он Бубе торжествующе.

– А я везде первый! – заявил Чокнутый высокомерно.

И полез в нору.

Пак с Хреноредьевым обождали минуты три. Вроде бы все было тихо и спокойно. Тогда они тоже приблизились к входу в нору. Хреноредьев тихо позвал:

– Буба, едреный избранник, ты где есть-то?!

– Проходите, проходите, сотоварищи! – отозвался Буба казенно. – Не задерживайтесь!

Пак пошел в нору. Хреноредьев за ним.

После железного пола было приятно пройтись по сыроватой и мягкой земле, перемешанной с глиной – ноги отдыхали, да и в позвоночник каждый шаг не отдавал.

Избранника догнали, когда он застыл над черным, матово поблескивающим зеркалом.

Буба присел на корточки, сунул палец в зеркало.

– Вода! – сказал он многозначительно.

– Точно, – согласился Пак. – Это подземный ручей. А может, и целая река.

– В реку я не полезу! – заявил Хреноредьев. – У мене комплекция неадыкватная!

– Какая-какая?! – у Бубы шары на лоб полезли.

– Неа-дык-вадт-ная, – повторил инвалид с ученым видом.

– Не понял, – задумчиво протянул Буба.

– А тебе, дураку, и не понять, едрит тебя через ручей!