Звездная метка

Потеряв своё прежнее имя,
в зимнем воздухе чудно клубясь,
дым несётся, с мирами иными
обнаружив незримую связь.

На него не устроишь облавы,

не даётся он в руки врагам…
Дым отечества, облачко славы
жизнь относит к иным берегам.

И отшельник лукавого беса

изгоняет из кельи постом:
бес — как дым — ни объёма, ни веса,
ни простого родства с веществом.

Облаков тонкорунных отару

в небе ласковый пастырь пасёт,
и душа в виде дыма и пара
достигает незримых высот.

Достигает неведомой цели,

к родникам припадает родным…
Неужели, мой друг, неужели
жизнь земная похожа на дым?

* * *

Ты, грызущий яблоко истин падших, —
человек, не помнящий братьев младших —

муравья, ползущего по дороге,

воробья, не платящего налоги,

мотылька, скрестившего правду с ложью,

стрекозу, а также коровку Божью,

ты, забывший горлицу, краснопёрку,

да дверную щёлку, ржаную корку,

ты, не слышащий перебранки

двух синиц,
но владеющий счётом в банке,

дорогим авто с голубым экраном

и экспрессом жизни с его стоп-краном,

ты один не знаешь, о чём ты тужишь,

ты один не помнишь, кому ты служишь,

и понять не можешь ты — что ты значишь…

Ты идёшь один по земле и плачешь.

* * *

…Адама охватило ликованье,
когда он Книгу Бытия прочёл.
Он ввёл в простую ткань существованья,
а, может быть, и в ткань повествованья
фрагмент из жизни медоносных пчёл.

Предмет и слово были для Адама

единой сутью. Он не различал
двух планов жизни, двух её начал,
тревожных и простых, как звук тамтама.
Адам следил за тем, как из дупла
таинственные пчёлы вылетали,
рассматривал какие-то детали,
которыми украшена пчела:
вот усики, вот лапки, вот крыла,
вот хоботок подвижный — и так дале.

(Как странно сотворён пчелиный рой!

Он на роман похож или на повесть,
где некий собирательный герой
пыльцой цветов свою врачует совесть.
Он пьёт нектар, как олимпийский бог,
и чёрной не боится он работы,
и душу, что отдал ему цветок,
спокойно запечатывает в соты.)

Роились непонятные слова

вокруг Адама; жалили, жужжали,
но каменные ждали их скрижали —
там, на Синае, в глубине времён,
где он, Адам, грехом своим пленённый,
был смертным мёдом жизни опьянён…

Стрекозы

Даже в мире нездешнем чудесен
Мандельштам, воспевающий ос…
Но как строен, бесплотен и тесен
строй летящих на волю стрекоз!

Их, задержанных в клетке воздушной,

их, закрытых от нас на крючок,
выпускает какой-то послушный
Божьей воле седой старичок.

Сны, принявшие странные позы,

словно люди, вкусившие яд…
Но летят голубые стрекозы,
голубые стрекозы летят.

И одна стрекоза ненароком,

одолев непонятный испуг,
подлетает к печальному Блоку
и садится на серый сюртук.

* * *