Звездная пирамида

На третьем часу переговоров местные власти начали на меня давить, а всю любезность с них как водой смыло. Грубые намеки пошли: мол, не ценю я моих соотечественников, усложняю им жизнь… Тогда я прямо сказал: попробуйте только сделать с ними что-нибудь дурное – тогда я отстыкую ваш звездолет от моего и прикажу ему направиться прямиком в вашу распухшую звезду, понятно? Вот в этот кровавый волдырь, который вы называете солнцем. Корабль выполнит мой приказ, спорим? Я не вор и присваивать чужое не намерен, поэтому избавлюсь от него таким вот способом.

На четвертом часу на орбите стало тесновато: меня окружили сразу три альгамбрийских корабля. Занятные на вид корабли, красивые даже, но сразу видно, что неживые. А когда новый голос – твердый такой, с металлическим отливом – приказал мне сдаться, я только засмеялся в ответ и спросил, чем меня собираются угостить – энергетическим шнуром, ракетами, струей антивещества или чем-нибудь еще? «Топинамбур», сказал я, проголодался и все съест, что в него ни запусти, а потом примется за корабли, если они по-прежнему будут околачиваться поблизости.

Зуб даю: альгамбрийцы еще не видели, на что способен настоящий квазиживой звездолет. Откуда им это понять, если их собственный корабль только и умел, что плодить насекомых, а торговцы, садящиеся на Альгамбру, вели себя смирно? Но о чем-то таком местные явно слышали, потому что все три корабля вдруг брызнули от меня в разные стороны. Ну, так-то лучше.

Торг возобновился. Я согласился вернуть «Блохастика» альгамбрийцам, но лишь после того как они вернут на борт «Топинамбура» всех наших и подтвердят достигнутое ранее соглашение насчет торговли веревками и пряжей с Хатона. По-моему, условия были шикарными, но альгамбрийцы все равно долго кочевряжились, пока в конце концов не согласились. Вскоре на орбиту поднялся их корабль и, осторожно приближаясь, наполнил эфир просьбами не стрелять по нему и не съесть при стыковке. Я велел «Топинамбуру» быть наготове и, чуть что, реагировать на мои команды мгновенно.

Но обошлось. Наши – все четверо – перебрались в «Топинамбур», после чего я приказал ему отделиться от шлюза и пнуть хорошенько чужака, чтобы завертелся, а «Блохастику» велел отстыковаться, идти вниз и поступить в распоряжение туземцев. И тогда уже взглянул как следует на наших.

Выглядели они неважно. Сразу было видно, что альгамбрийцы держали их взаперти на довольно скудном рационе и в баню не водили. Первым делом я приказал «Топинамбуру» провести полную санобработку. Ипат хотел было что-то сказать, да только я его не послушал. Едва он успел открыть рот, как «Топинамбур» с хлюпаньем поглотил его, повращал немного в себе и выплюнул обратно – чистого, причесанного и в новенькой одежде. И других тоже. Тогда я приказал кораблю наготовить всякой еды и предложить им, а сам тем временем дал команду удалиться от Альгамбры прочь – с достоинством, но и не мешкая. Не понравились мне альгамбрийцы, ну и прочим нашим, понятно, тоже.

Одному только Ною было плевать, симпатичны туземцы или нет. Едва выскочив чистеньким и благоухающим из стенки корабля, он сейчас же спросил меня, о чем я договорился с альгамбрийским правительством, а услыхав ответ, сморщился, как настоящий клубень топинамбура.

– Так я и думал, – сказал он. – Учи вас, лопухов, учи, а толку все равно не будет. Можно же было завербовать Альгамбру!

– Как так? – спросил Ипат и по обыкновению рот раскрыл, а я полез в спор:

– Много ты понимаешь! Ты, что ли, вел переговоры? Кому лучше знать? Альгамбрийцы не пошли бы на вербовку.

– Пошли бы как миленькие! У тебя же был их корабль, дерево ты деревянное! Настоящий, починенный, свежий с иголочки корабль! Ты хоть понимаешь, что это такое для планеты – исправный и ни разу не почковавшийся биозвездолет?

– Альгамбрийцы, – говорю, – этого сами еще не поняли.

– Всё они прекрасно поняли! Эх ты, размазня! Обвели тебя вокруг пальца, а ты и рад: подтвердил торговое соглашение! Нас выручил!

– А что, не надо было выручать? – кротко спросила Илона.

Ной зашипел и выдал: мол, бабы в серьезных делах ничего не понимают, никогда не понимали и понимать не будут. Дарианка совсем блаженная, а сладкоголосой лишь бы петь да к чужим мужикам клеиться.

Зря он это сказал. Семирамида взвизгнула, как будто со всего маху наступила на зазубренный гвоздь, а затем закатила нам такой концерт, какого мы еще не слышали. У меня заболели не только уши, но даже и зубы. Что она сладкоголосая, с этим я не спорил, а только голос ее был сладок лишь тогда, когда она сама этого хотела, и, на мой вкус, было той сладости в ее песнях не больше, чем драгоценного металла в плохонькой руде.

Сейчас металла не было совсем – на нас тоннами валилась пустая порода. Ипат побагровел и рявкнул было, но не перекричал. Илона заткнула уши; я тоже. Ной же, по-моему, готовился выдать что-нибудь сокрушительное и донельзя обидное, чуть только Семирамида слегка выдохнется, а пока терпел и копил силы.