Звездная пирамида

– Ну, малость там, не малость… – Мальчишка вдруг прыснул. – Так, пошалил немного… Угнал механическую повозку – покататься. Я, дядя, скорость люблю. За это и попал в Пупыри из Земноводска.

Ипату показалось, что он ослышался.

– Из самого Земноводска? Тебя привезли из Земноводска на суд архистарейшин за угон повозки? Тамошние старейшины не разобрались, что ли? Ты сказок-то мне не рассказывай, молоко еще не обсохло…

– Не веришь – ну и не надо, – сказал мальчишка и отвернулся, презрительно дернув плечом. Однако спустя небольшое время повернулся к Ипату вновь. – Эй, дядя! Ты хоть знаешь, что на прошлой неделе на Зябь прилетел космический торговец?

– Ну, знаю, – буркнул Ипат. – Он и сейчас тут. И что?

– Он не торговец.

– Почему?

– Это ты у него спроси почему. Просто не торговец.

– А кто?

– Толком не знаю, – малость помявшись, сознался мальчишка. – Но тут дела не торговые, это точно. Архистарейшины что-то затеяли. Понял, нет?

– Ну? – спросил Ипат.

– Не нукай, не запряг, – нахально ответил малец, явно напрашиваясь на затрещину. – Хочешь знать, почему я не убег с этапа?

– Потому что не смог.

– Гулкий ты, дядя! Как дерево. Да я на самом-то деле и утек, а потом покумекал и вернулся. Меня ж на полицейской механической повозке везли, а она возьми, да и сломайся на полдороге. Кто ее чинил, по-твоему? Я и чинил. Сто раз мог смыться, а не стал. Скажу больше, только это секрет: полицейские меня потом не запирали и даже дали порулить – поняли, что не сбегу. Почему – знаешь?

«Не больно-то интересно», – хотелось пробурчать Ипату, однако любопытство пересилило.

– Почему?

– Потому что докумекал: тут что-то затевается. Из разговоров понял. Во-первых, что-то насчет инопланетной техники. Во-вторых, архистарейшинам на это дело нужны люди. В-третьих, кто попало не годится. В-четвертых, дело это непривычное и, возможно, опасное. Добровольцев не будет, хоть обойди всю Зябь, вот разве только я один. В-пятых, насчет меня из Пупырей в Земноводск пришла телеграмма. Все сходится. Я нужен архистарейшинам. Может, и ты, дядя, им приглянулся, даром что дерево деревом, а?

Ипат открыл уже рот, намереваясь поставить наглого шкета на место, но тут распахнулась дверь справа, и чей-то сонный голос из глубин помещения за дверью возвестил: «Следующий!»

И малолетний покоенарушитель немедленно вылетел из головы Ипата Шкворня. Хуже всего было то, что, вылетая, он привел мысли Ипата в полный беспорядок. Как теперь оправдываться перед судом?

Ипат тяжко вздохнул. Затем поднялся с лавки и, чувствуя в ногах противную деревянность, вошел в зал суда.

Залом его было назвать трудно. Просто очень большая, довольно мрачная на вид комната. Обыкновенные бревенчатые стены, потемневшие от времени потолочные балки, жесткие скамьи. Комната как комната. Но размеры! Они подавляли. Ипат мгновенно ощутил себя букашкой. Будь зал суда набит зрителями, по позвоночнику не побежал бы холодок страха. На миру, как говорит древняя пословица, и смерть красна. Но зал был пуст, если не считать судей да секретаря, расположившегося сбоку за столиком.

Странно, что никакой зевака не зашел полюбопытствовать… Ипата бросило в холодный пот, чуть только он понял: это закрытое заседание!

Но почему?!

Неизвестно. Вот только готовиться при таком повороте дела следовало к самому худшему.

Ипат приготовился. Внутренне собрался, усилием воли выгнал из суставов дрожкую слабость. За свои дела надо отвечать – и он ответит достойно. А там будь что будет.

Охранник подвел его к деревянному барьеру и отступил. Ипат стал глядеть на архистарейшин.

Их было пятеро – полный состав суда. С незапамятных времен Зябью управлял Совет в числе пятидесяти архистарейшин, избираемых из глубоких старцев за былые заслуги и неугасший ум. Раз в десять дней каждый из них по очереди преображался в судью по важным делам. Менее важные судебные дела вершились старейшинами деревень, поселков и городков. Архистарейшины сильно не любили, когда их заваливали ерундовыми исками, и не раз бывало, что они своей властью назначали перевыборы местных старейшин, не способных рассудить своих односельчан по справедливости.

Как и любой житель Зяби, Ипат знал это. Тем сильнее заползали в душу недоумение и страх. Честно говоря, страха было больше.

Все пятеро судей имели темные, изборожденные морщинами лица и предлинные седые бороды. Трое из пяти были лысы. Четвертый, как ни странно, носил густовласую снежно-белую прическу на прямой пробор, перехваченную на лбу шнурком. У пятого на покрытом старческими пигментными пятнами черепе росло что-то вроде куриного пуха. Этот пятый начал с того, что внимательно оглядел Ипата, подслеповато щурясь и покачивая головой в непонятном сомнении, затем иссохшей дрожащей лапкой сдвинул бороду с лежащего перед ним вороха бумаг, другой лапкой подцепил верхний лист, долгую минуту недоверчиво изучал его, приблизив к самым глазам, и наконец продребезжал:

– Ипат Шкворень?

– Я, – сознался Ипат, на всякий случай потупившись.

– Что же это ты, Ипат Шкворень, а?

– Сам не знаю, как это вышло, – пробубнил Ипат и тяжко вздохнул.