Звездная роль Владика Козьмичева(СИ)

Воленс-ноленс достал из тумбы стола непочатую бутылку коньяка, лимон, тарелочку с кольцами твердокопченой колбаски.

- Что, москвич, не ожидал увидеть такие деликатесы у нас в глуши? По глазам вижу, не ожидал! Так я ведь, воленс-ноленс, номенклатурный боец идеологического фронта! Снабжа-ют... Вот теперь мы парочку часов спокойно поговорим. Ты коньяк употребляешь? Армян-ский - пять звезд! Для дорогих гостей храню.

- По правде, я не склонен, но ради такого случая...

Выпили, закусили.

- Как это тебя, беспартийного, на директорство поставили?

- Ты как уехал, так Митрофаныч болеть стал. Я и подумал. не век же мне в помощниках ходить. Поступил на заочное в Тамбовский театральный, получил диплом режиссера. Стал вторым. В партию меня приняли. А ты как, в партии?

- Нет. Пока проносит...

- Интересно! Как тебя, беспартийного, в "Труженик" взяли?

- Честно? По протекции писателя одного. Да ты его должен знать - Северинов.

- Северинов? Это тот, который "Травинка в прицеле" написал?

- Он самый!

- Хорошая книга...

- Так вот. Когда Митрофаныч на пенсию ушел, назначили меня вместо него. А он на пен-сии недолго прожил. Рак... Давай за него выпьем. Он хоть упертым мужиком был, но в целом не вредным. Два года был И.О, а теперь вот...

С висевшего над головой Воленса-ноленса небольшого портрета на них глядел Чудилин. Не такой, как на фотографии в фойе, а более молодой, чем в те годы, когда его знал Владик. Видимо, позировал он художнику, пребывая в какой-то роли. Владик отметил, что, хотя художник был не ахти какой, глаза Митрофаныча он нарисовал удачно. В них светилась та самая хитринка, какую Владик еще помнил.

- Похож? А ты знаешь, это автопортрет! Он ведь в молодости художничал. Вдова его те-атру подарила. Решил здесь повесить. Двадцать лет он в этом кресле отсидел...

- Что он рисовал, я не знал. А выпить за него можно... Я ведь ему как-то обязан... Не приди ему в голову эта идея со мной в роли Ленина, все в моей жизни было бы по-другому. Лучше ты, Вася, скажи мне, как тебе в роли Главного? Если честно, не завидую я тебе.

Воленс-ноленс вдруг задумался.

- А я тебе! Где ты - не лучше... Даже хуже... Столица. Газета центральная. Там вас цен-зурой кошмарят, не в пример нам. Что с нас, провинциалов, возьмешь? Сценарии все до нас цензурой утвержденные. Бери и ставь! С этим все более или менее. Но вот с новыми пьесами попробуй разрешение получи! Репертуарная комиссия из края свирепствует. Особенно, если без идеологического стержня пьеса. Пиши-пропало! Хотел как-то "Трамвай Желание" поставить. В Москве, кстати, подсмотрел. Думал много... Играть есть кому...Зарезали! Я им говорю, а в Москве ведь ставят! Знаешь, что ответили. "То Москва! Театр должен воспитывать! Ваш зритель вас не поймет." У нас что, одни дебилы в театр ходят?

Воленса-ноленса уже несло. Коньяк ли был тому виной, или просто наедине со старым другом можно было вволю пооткровенничать.

- Так что, отвечу я тебе просто - нелегко мне. Ты меня понимаешь. Сам вон как поднял-ся! А я все здесь сижу. Провинциальный Главный режиссер! С одной стороны, вроде бы радоваться надо. Авторитет есть. Друзья есть. Связи есть... Хочешь, я тебе "Жигуль" достану? Квартира есть. Жена. Дети. А мыслям душно... Чувствую, силы есть, задумки есть... Мне бы куда-нибудь в столицу... Что, слабо?

Перед Владиком сидел совершенно ему не знакомый Ежиков. Думающий, жаждущий но-визны и остро чувствующий режиссер, не оставляющий попытки выбраться из-под маниакаль-но чудовищного идеологического пресса.

- Удивительно, как его терзания похожи на мои! Но я-то всегда фрондой страдал. А он ведь тогда не таким был. Неужто это результат социалистической эволюции творческой личности. Сколько я таких видел!

- Слушай, Вась! Давай выпьем за нас! Чтоб на нас никто не давил! Чтоб летали мы сво-бодно над страной, как попугай Жванецкого над Череповцом! И посылали приветы. Я - книжками, а ты - спектаклями. Может, что-то доброе сделаем...

Выпили.

- Так ты пьесу напиши, а я поставлю. Представляешь афишу. автор В. Козьмичев. Да еще и по нашему касинскому телевидению выступлю! Аншлаг обеспечен! Сначала в Касинске, потом по Сибири, потом по все театрам Союза.

И долго буду тем любезен я народу

Что чувства добрые я лирой пробуждал,

Что в мой жестокий век восславил я Свободу

И милость к падшим призывал.

И, видимо, осознав, что перебарщивает, трезво взглянул на Владика.

- Такие вот дела, дорогой! Насчет пьесы я серьезно. Ты же ведь еще и артист. Тебе это раз плюнуть. Ты к нам на сколько?

Владик вдруг понял, что делать ему в Касинске больше нечего.

- В девять уеду.

- Тогда прости! У меня еще дела. Хотел, чтобы ты вечером "Сталеваров" посмотрел. Да ладно. Я и сам им цену знаю. Нет у меня таких актеров, каким был ты. Еще Митрофаныч говорил, что тебя к нам счастливым ветром занесло. Он потому и хотел из тебя Ленина выдавить. А ты уперся.

- Я что-то не заметил. Он не обо мне заботился, а о себе.

- Пусть так. Но, может быть, оно и к лучшему, что так получилось... Дай мне свои теле-фоны. Редакционный и домашний. Буду в Москве - обязательно позвоню. Договорились?