Звездная тень

И почти сразу же скаут резко пошел вниз – у меня все замерло внутри, не от ощущения падения – его не было, а от закружившегося вокруг мира. Корабль скользнул к поверхности по дуге, завис на миг – и опустился. Ровный, неуловимый шум исчез – дыхание механизмов стихло.

– Приехали,– я коснулся терминала. Посадка осуществлена. Есть какие-то изменения? Живые организмы, искусственные объекты?

Нет. Ближайшая область поглощения энергии на расстоянии двадцати тысячшагов. Даю указатель. Проблеск света на куполе – голубая ниточка потянулась вперед через

холмы. Я заметил, как изменились лица товарищей, и торопливо пояснил:

– Это направление на ближайший аномальный объект…

Ниточка погасла.

Данилов с Машей продолжали сидеть в одном кресле, походя сейчас на слегка рассорившихся любовников. Счетчик неторопливо двинулся по окружности кабины. Похоже, он фиксировал в своей безотказной памяти ландшафт. Корабль молчал, явно считая свою функцию исчерпанной. Я «вслушался», пытаясь вызвать на контакт куалькуа. Никакого ответа.

Может быть, живущая во мне амеба тоже наблюдает за обстановкой? Вырастила пару глаз на моем затылке и изучает мир?

А может быть, здесь, в мире Тени, уже разорвалась та связь, что соединяла миллиарды крошечных существ в единое целое?

А может быть, пренебрегая непредставимым расстоянием, куалькуа по-прежнему един – клеточка огромного мозга, с жадным любопытством пожирающего новую информацию?

Я вдруг понял, что уже с минуту в кабине царит тишина. Закончил свой «обход» счетчик, смотрят на меня Данилов и Маша.

– Что дальше, Петр? – тихо спросил Данилов.– Ну? Мы прилетели. Это и впрямь оказалось просто. Командуй.

Окружающая среда пригодна для жизни?

Мне тоже было не по себе. И отрицательный ответ корабля меня бы сейчас обрадовал.

Да.Открывай кабину. Купол потемнел, утратил прозрачность.

– Будем выходить,– предупредил я.

Издав легкий хлюп, купол свернулся.

И мы сжались, придавленные пылающим небом.

Нет, никакие экраны не смогли этого передать! Может быть, потому, что мы знали – это только изображение. А с ним возможно сделать все что угодно. Теперь мы смотрели собственными глазами.

Когда-то, в детстве, меня поразило ночное небо над Крымом. После бледных северных звезд оно казалось россыпью алмазной крошки, поистине божественным творением. Потом, в юности, побывав в тропиках, я понял, что такое настоящее южное небо. Тут уже не возникало никаких мыслей о Творце. Звезды и так были равны Богу. Не драгоценная пыль – а подлинные бриллианты.

Но только тут небо было живым. Здешний Джордано Бруно не пошел бы на костер из-за вопроса обитаемости иных миров – она казалась бесспорной. Не холодный свет мертвых драгоценностей, а живое и теплое дыхание далекого огня струилось с неба. Равнина – унылая, слегка холмистая, пустынная, оказалась сказочно красивой, будто на рождественской открытке. Сияние разноцветных звезд окрашивало ее феерической иллюминацией – вроде бы и не вычленить отдельных красок, не уловить оттенков – кроме как краем глаза. Вопреки всей физиологии зрения, между прочим.

Запах планеты, который невольно отмечаешь сразу же после посадки, был почти неуловим. Поэт сказал бы, что так пахнет звездный свет. Я просто не нашел сравнения. Может быть – запах отсутствия жизни…

– Озон,– неожиданно произнесла Маша.– Озоном пахнет, правда?

– Это от двигателей…– ответил Данилов. Выбрался из кресла, осторожно перешагнул собравшийся валиком купол. Обернулся: – Петр, позволишь?

– Валяй,– согласился я.

Данилов постоял секунду, потом спрыгнул вниз. Посмотрел на свои ноги, будто ожидая увидеть высовывающиеся из почвы хищные пасти. Сказал:

– Маленький шаг одного человека… на фиг не нужный всему человечеству.

Слова тонули в тишине. Потрясающая тишина – нет ни ветра, ни голосов, ни привычного «индустриального» шума. Только наше дыхание.

– Странные оптические характеристики,– заметил счетчик, медленно выбираясь из кабины.– Атмосфера практически не искажает спектр…

– И это все, что ты можешь сказать? – спросил я. Из всех нас только счетчик не испытывал никакого трепета или восхищения перед небом Ядра.– Никаких чувств не пробуждается?

– Я, конечно, могу произнести ряд фраз, означающих сильные эмоции,– насмешливо ответил счетчик.– Но не стоит, Петр, подходить ко мне… совсем уж по-человечески.

Кивнув, я проглотил обидное замечание. Видимо, счетчик это понял:

– Петр, полагаю, очень многие расы Конклава испытали бы эмоции, близкие к человеческим. Для меня, однако, существует причина, мешающая оценить эту картину.

Он помолчал.

– На нашей планете, Петр, вообще не видно звезд. Все чувства, какие я мог бы ощутить, были испытаны мной давным-давно, когда я впервые оказался в космосе.

Счетчик легко спрыгнул вслед за Даниловым. Маша посмотрела на меня, пожала плечами и осторожно полезла следом.

– Подожди! – окликнул я ее. Открыл контейнер между креслами, достал банки с питанием.– Лови!

Две банки я кинул Маше, две – Данилову. Две оставил себе. Счетчик, не дожидаясь вопроса, отказался:

– Мои скромные потребности тебе известны…