Купола — это неофициальное название города имени Константина Эдуардовича Циолковского — ученого, который стал родоначальником теории космических полетов. Город КЭЦ располагался рядом в Море Спокойствия и на самом деле состоял из множества куполов разного диаметра и высоты. На нескольких квадратных километрах поверхности спутника красовалось теперь яркое разноцветное пятно.
Почему-то все думали, что строения на других планетах будут делать белыми и скучными, что пионерам новых миров будет не до излишеств. Но вышло все по-иному. Каждый из строителей очередного купола старался переплюнуть своих предшественников, и вместо унылого однообразия в серой пустыне заиграло нездоровое буйство красок.
— Сумасшедшая архитектура! — усмехнулся кто-то за моей спиной.
Я обернулся. Смеялся штурман Бергер.
— Разве вы не должны быть в рубке? — удивился я.
— А! — махнул рукой штурман. — Рядовая посадка, что тут интересного. Мы ж не в состоянии боевой готовности находимся.
— Что вам не нравится в архитектуре? — спросил я, снова переводя взгляд на растущие на матрице Купола.
— Да все нравится, в общем-то, — хитро сказал Бергер. — Только вот цвет у них какой-то дурной. Да вы ж сами видите!
Я кивнул, штурман продолжил:
— Я вообще родом с Марса. У нас здания выглядят посерьезней. Но такая же пустыня, как и тут.
— У вас пустыня зато покрасочней, — улыбнулся я. — Тут серо-белая, а на Марсе — рыжая!
— Ну да, может быть, поэтому у нас и дома не такие радужные, — согласился Бергер.
Я ничего не сказал. Смотрел на растущие Купола и вспоминал Воронежский космодром, тот отчаянный бросок, который мы сделали с Пашкой, надеясь проникнуть на борт летящего к Луне челнока. А потом вдруг мысль перескочила на Наташу, на наш шутливый разговор у озера. «Говорят, лунатики почти все бессильны», — так говорила Ната тогда. А я еще не понимал до конца, что это значит. Я был таким наивным и глупым. Да и сейчас не умнее — все еще не могу избавиться от этих никому не нужных детских переживаний, почему-то чересчур сильно впечатавшихся в сердце.
— Говорят, лунатики почти все бессильны, — с усмешкой бросил штурман Бергер, я вздрогнул от этих слов и повернулся.
— А марсиане — нет? — сумел я взять себя в руки и ответить шуткой.
— Марсиане — это совсем другое дело! — сказал Бергер. Я почувствовал, что он оседлал любимого конька. Сейчас начнет расхваливать свою родину.
— Марсиане — это совсем другое, — повторил штурман и погрустнел. — Жаль, что руководство на планете такое дебильное. Только тихо! Никому не говори.
— В чем дело-то? — не понял я.
— Все города ЗЕФ на Марсе подчиняются одному диктатору. Нетрудно понять, что происходит с неугодными этому человеку людьми.
Я кивнул. Теперь все становилось ясно.
— А вы где там работали и как давно покинули планету?
— Марс? Да лет пять уже как. Я там после Академии работал дежурным на станции связи. Правительственный канал.
— Интересная, наверное, работа, — заметил я.
— Что уж там интересного. Только спился, да и все.
— Почему?
— Так вот вышло. Представь — на сотни километров вокруг ни души. Низкое здание станции связи да вездеход рядом. И все. Ветер сыплет песок под ноги. Вдали отроги гор, сизые облачка над ними. А на небе — звезды, крупные, как спелый виноград; маленький блин Солнца да две кривые луны — Фобос и Деймос.
Я представил себе эту диковатую картинку пустоты и одиночества.
— И вот заходишь внутрь станции, — продолжил штурман, — затворяешь за собой дверцу шлюзовой камеры. Снимаешь и бросаешь в угол шлем, а сам — за пульт управления. Сначала передача на центральный пост о том, что принял смену, потом тесты оборудования, затем постоянная готовность обеспечить правительству связь с любой точкой Экспансии. И вот сидишь, плывут перед глазами стопочки шкал, мелькают красные цифры, и ты думаешь. То об одном, то о другом. Наденешь шлем, выйдешь на верхний колпак станции, где крепится сам передатчик. Посмотришь так вот с высоты третьего этажа на дикую пустоту вокруг и ужаснешься. Вроде клаустрофобии наоборот.
— Агорофобия, — подсказал я.
— Ага, наверное, — согласился Бергер. — И лекарство против этого только одно.
— Какое?
— Простое. На станциях связи есть цистерна со спиртом. Его используют для особой системы, борющейся с замерзанием механизмов поворота антенны. На Марсе ведь в самые теплые дни бывает не больше минус двадцати градусов. Ну и вот. Помечаешь в спиртовом журнале расход. Сцеживаешь грамм двести, водой разбавляешь — и стакан хлоп! Фобию эту как рукой снимает.
— И как же вы в штурманы попали после работы на станции связи?
— Я учился на штурмана в Академии, — подмигнул Бергер. — Просто в какой-то момент меня этой работой на станции связи соблазнили. Говорят, мол, не пыльная, но ответственная — платят много.
— А правда, что Республика Марс собирается отделяться от ЗЕФ? Несколько раз что-то такое слышал…
— Ты б на Луну лучше смотрел, — не стал отвечать штурман. — Первый раз ведь в Куполах, да?
Я понимающе улыбнулся и снова повернулся к матрице.