— И поэтому ты не заказал… как это у вас называется… пентхаус?
Он уселся в кресло, обитое светлой кожей. Вообще, страсть Грейстона к светлому интерьеру и большим свободным пространствам прослеживалась даже в выборе отеля. Минимум мебели, огромные окна, сквозь которые льется свет. И много живых цветов в прозрачных вазочках.
— Ты хочешь в пентхаус? Переедем, никаких проблем.
— Шутишь? — хмыкнула я, сбрасывая туфли.
Ковровое покрытие давало приятный отдых ногам.
— Я жила в квартире размером двадцать квадратных метров, в которой микроволновка стояла на полу. Это шикарный номер.
— Обычно я селюсь выше. Мне нравятся облака. Какой в этом смысл для тебя? Из окна видно город. Все лучше, чем смотреть на белую субстанцию.
— Забота. Спасибо.
Я плюхнулась на кровать и едва не подлетела к потолку. Да на ней можно прыгать, как на батуте! Чем и займусь, когда Грейстон отлучится куда-нибудь… скажем, за едой. При нем стыдно.
— Давно я не останавливался в отеле просто ради отдыха, — признался он. — Это приятно. Мне нравятся эти выходные.
— Мне тоже. Но Эргар наверняка злится, что я не занимаюсь языком. А еще изучением карты галактики, основных законов и прочей ерунды.
— Я могу позаниматься с тобой языком.
Грейстон улегся рядом и, положив под голову руку, принялся меня разглядывать.
— Прозвучало двусмысленно.
— Нет. Я научу тебя говорить фразы: «Да, Грейстон», «Хорошо, Грейстон» и «Я хочу тебя, Грейстон».
Тут уже смеялась я, потому что мужчина мечтательно закатывал глаза, и получалось очень смешно.
— Затащить меня в постель — цель твоей жизни?
— Почти, — шепнул он и… спихнул меня с кровати.
А потом назидательно сообщил сверху:
— Никто не имеет права надо мной издеваться. Всегда следует возмездие.
— Ладно, тогда я сниму очки, разобью лбом зеркало, и тебя будет мучить совесть.
— Зара, что за бред мы несем?
Я фыркнула. На ковре лежать было удобно: мягко и уютно.
— Грейстон, кто ты? — спросила я, сама не зная, какой ответ хочу услышать. — Что ты делаешь и зачем?
— Что, Зара? — переспросил он. — Что такое?
— Не знаю… я говорю, что меня обидело, что ты не дал мне выбора, и ты придумываешь эту систему «ты — мне, я — тебе». Я говорю, что с Риком мне было весело, и ты весь день шутишь и дурачишься, хотя обычно ты не такой. Настоящий-то ты какой?
Грейстон вздохнул и сел.
— Зара, это нормально. Люди приспосабливаются друг к другу, ищут компромиссы, пробуют разные модели поведения. Так происходит всегда. Я смотрю на твою реакцию и учитываю свои ошибки. В теории это должно привести к идеальному результату, ведь я раз за разом избавляюсь от чего-то, что не нравится тебе. Не волнуйся, я не притворяюсь. Я просто контролирую то, что собираюсь тебе открыть. И… мне действительно с тобой весело. Поверь.
— Верю. По крайней мере, пытаюсь, — призналась я.
— Тогда переодевайся, и пойдем по злачным местам. Накормим тебя какой-нибудь гадостью. Кстати, что ты хотела? Пойдем купим тот подарок, я намереваюсь потребовать свой поцелуй.
— Хорошо. Пошли. Скажу, как увижу. Я пойму, что это. Есть у вас большие продуктовые магазины?
Озадаченный, Грейстон даже не пытался подсматривать, когда я переодевалась в симпатичный черный сарафан и очередную белую рубашку.
Только выйдя из отеля, я поняла, что же меня так смущало. Отсутствие флаеров. На Земле городские флаеры были в обиходе, для управления ими получали права, существовали службы контроля, разные уровни движения, зачастую платные. На Кларии же флаеров не было совсем.
— Почему воздушное пространство свободно? — удивилась я.
— Мы отказались от флаеров и других летающих транспортных средств четыре десятка лет назад. Слишком сильный вред природе. На некоторых планетах мы меняем природу под себя, на некоторых и вовсе выжигаем все живое, если нам нужны промышленные центры или военные объекты, но на планетах вроде Кларии концепция невмешательства — основной закон. Так что здесь четко регулируется количество транспорта и его вид. Ты удивишься, когда увидишь.
Удивилась. По одной из улиц катила… карета. Правда, она была далека от своих древних аналогов. Огромные колеса, тонкие и бесшумные, сияющий черный цвет, кожаный салон, виднеющийся сквозь окна, и фары. Гибрид кареты и автомобиля здесь приобрел какой-то странный чужеземный шарм. А еще тут были трамвайчики, словно сошедшие с обложки журнала.
— Клария — город туристический, — пояснил Грейстон, — здесь есть и трамвайчики, и памятники, и мосты, и музеи. Может, зайдем в один из них завтра, когда пойдем гулять. А сейчас давай решим, где мы хотим поесть.
Почти стемнело, во всяком случае, уличные фонари уже зажглись. Навстречу нам попадались разные люди: такие, как я, с цветной кожей, забавными кошачьими ушками и пушистыми хвостами, с рогами, такие, как Трин. Я вертела головой, хоть и понимала, что это не очень вежливо. Но Грейстона это, похоже, забавляло.
— Так что, Зара? Тебе хочется чего-то легкого? Мясного? Умопомрачительных десертов или острых овощей?
— Здесь есть пицца? — спросила я.
— Что такое пицца?
Вмешалась Эми, которая, к слову, до сего момента вела себя тихо: