Как рассказывал позже Бурбыга, в аппарате президента его заверили, что всё поняли, не подведут. В пятницу он напомнил о себе по телефону, но к 18.00 ничего в редакцию из Кремля не поступило. Потом выяснилось, что во второй половине дня президент не был доступен для помощников, он находился на торжественном собрании и концерте, посвященным традиционному празднику. Номер вел Друзенко. Поглядывая на часы, он распорядился заверстывать другие материалы на первую и третью полосы, где намечалось печатать интервью, и готовить всю газету к подписанию. Дальше сошлюсь на Друзенко, знающего подробности лучше других. Цитирую по его книге «Правда об “Известиях”», вышедшей в 1998 году:
Около девяти вечера звонит секретарь главного, просит меня подойти к «вертушке». На проводе — помощник Ельцина: куда, мол, присылать ответы. Поздно, говорю я, через полчаса газету подписываем, так что поезд, говорю, ушел. Еще через полчаса вбегает секретарша и в крик: быстрей, там Ельцин на проводе, из машины звонит, вас просит. Иду, беру трубку, объясняю про технологию, мол, график, газета сделана, уже поздно. А внутренне приготовился: будет давить — не уступать, не те времена.
И тут он подкупил меня в первый раз:
— Извини, понимаешь, это моя вина. Не знал я про ваш график… Как же быть-то? Это же очень важно, ответы эти.
(Интервью, как оказалось, действительно было важным. Тогда. Это даже из названия вытекало: «У России нет какой-то особой тайной политики в ядерных вопросах».)
Повторяю:
— К сожалению, все закончено, Борис Николаевич. Верстальщики уже руки моют. Домой собираются.
И тут он второй раз меня подкупил:
— Слушай, пойди к рабочим. Скажи: так, мол, и так, Ельцин просит. Вещь важная, понимаешь.
Пошел. Сказал.
— Ну, раз просит…
Подписали газету в полвторого ночи. Или утра. Высокий рейтинг был тогда у Бориса Николаевича.
«Не те времена», — написал Толя. Да, времена были удивительные, свободные от страха перед высшей властью, перед главным правителем. Но как-то быстро они стали уходить, эти исключительные во всей истории России времена…
Завершая обзор 92-го года, надо признать, что, несмотря на все желания и попытки многое у нас поменять к лучшему, приспособить «Известия» к новым условиям жизни, не удавалось самое главное — гарантировать газете независимость. По декабрь включительно ее судьба висела в воздухе, поскольку Конституционный суд РФ не торопился рассматривать июльское обращение к нему о проверке конституционности постановления Верховного Совета об «Известиях». При всех надеждах на благополучный исход дела ни у кого из нас не было уверенности, что суд удовлетворит иск Министерства печати и группы депутатов во главе с Сергеем Шахраем. А если он скажет, что парламент прав, тогда признается недействительным все — и акции, и владение редакционным зданием, и увольнение Ефимова, избрание Голембиовского, и само существование независимой газеты…
Это сейчас, при Путине, все заранее знают, какое решение объявит любой наш суд, включая Конституционный во главе с Валерием Зорькиным. В 92-м тот же суд и тот же его председатель Зорькин еще действовали более-менее самостоятельно, так что нельзя было угадать, чью сторону они примут в конфликте «Известий» с Верховным Советом. Тем более что он был частью острейшего конфликта двух властей, президентской и законодательной, который поставил страну на грань больших потрясений. Назначив на следующую весну Всероссийский референдум об основных положениях новой Конституции, декабрьский съезд народных депутатов лишь создал видимость политической стабилизации в России.
Приближался грозный 1993 год. Для «Известий» он нес полную неизвестность.
1993 год
Куда ни кинь, везде политика