Описывая громоздкую схему распределения дотаций, наш собкор показывает, что она не дает развиться нормальной конкуренции, замедляет переход к настоящим рыночным отношениям, препятствует определению экономически сильных и слабых предприятий. Для директора угольной компании или шахты главным становится не добыча угля, не снижение расходов, а «добыча» дотаций. Нередко зарплата на убыточных шахтах выше, чем на рентабельных.
Известинская статья напоминает, что в ходе знаменитых стачек 1989–1991 годов шахтеры боролись еще и против всесилия Минуглепрома, который фактически заправлял не только всеми, до мелочей, сторонами работы объединения и предприятий, но и вообще всей жизнью в угольных областях, городах — от строительства и содержания жилья и соцкультбыта до распределения мяса и сахара. Теперь почти тем же занимается компания «Росуголь». Созданная с рыночной целью, она фактически превратилась в тот же Минуглепром. Ее руководители забываются настолько, что принимают приказные решения, определяющие жизнь и смерть акционерных обществ, без участия хозяев — акционеров.
Пока все остается без радикальных изменений, — писал наш собкор, — без настоящей заботы о людях, шахтеры идут на рельсы, чтобы останавливать поезда и привлекать внимание страны к своим бедам. Выходят не только на Транссиб — они, можно сказать, ложатся на рельсы российских реформ. Тех самых, которых ждали, которые выстрадали, за которые боролись пять лет назад, ради которых терпели снижение уровня жизни и не поддавались на уговоры политических провокаторов.
Вообще-то, если судить по «Известиям», забастовочную эстафету принесли из прошлых лет в 1995 год не шахтеры, а работники народного образования. Первые забастовки прошли в январе-феврале в Читинской, Курганской областях. Затем их волны покатились по Бурятии, Поволжью, Уралу, центру России. Летние каникулы снизили накал борьбы, а с началом нового учебного года он резко пошел вверх. 26 сентября во всероссийской акции против нищенской зарплаты выступили 7437 коллективов учителей, всего около 500 тысяч работников народного образования. Своевременно сообщая об этих выступлениях, «Известия» и здесь выходили за рамки текущей информации. Лучше всех в газете истинное положение дел в школьной системе знала Ирина Григорьевна Овчинникова, сама в прошлом учительница, хорошо известная миллионам читателей по сотням статей, опубликованным за тридцать с лишним лет работы в нашей редакции. Раньше я уже говорил, что и она была в списке тех, кого незаслуженно поторопились выпроводить на так называемый заслуженный отдых 30 декабря 94-го, но не спешила им воспользоваться, согласилась на статус «внештатного корреспондента».
Ближе к концу марта Овчинникова поехала в подмосковный Волоколамск посмотреть, как там складывается ситуация с учительством. И увидела много такого, от чего и родители в Волоколамске были готовы поддержать всеобщую учительскую забастовку. Родители понимали, что учителя доведены до нищенского существования, просто опасного для тех, кого они учат. Отсюда и точный заголовок статьи: «Голодный учитель опасен для детей». Главный вывод очень компетентного автора: положение, в котором оказалось учительство подмосковного Волоколамска, ничуть не исключительно — так или примерно так обстоят дела по всей стране.
Нарастание социальной напряженности, массовые забастовки с экономическими требованиями были тем пессимистичным фоном, на котором развернулась политическая борьба в преддверии декабрьских выборов в Государственную думу и предстоящих в 1996 году выборов президента России. В «Известиях» специально не обсуждалось, какую здесь линию поведения должна занять редакция — в этом не было необходимости. Все мы, во всяком случае, абсолютное большинство из нас по-прежнему видели свою газету принципиально антикоммунистической.
На наши взгляды в один из дней хорошо поработал глава КПРФ Геннадий Андреевич Зюганов. Готовясь к выборам, его штаб усиливал контакты со СМИ, предложил и нам принять их лидера. Встреча редколлегии с ним продолжалась не менее двух часов, и за все это время мы не услышали от гостя ни одного тезиса, ни одной мысли, которые бы указывали на появление каких-то привлекательных новаций в идеологии компартии. Все звучавшее было ортодоксальным, до боли, до ужаса знакомым — от классовой борьбы до плановой экономики.