Войдя с каким-то вопросом по текущему номеру газеты в кабинет главного редактора, я своим появлением прервал разговор двух своих начальников. По серьезному выражению их лиц было видно, что разговор шел непростой. У нас существовало правило: вопросы по номеру рассматриваются в этом кабинете немедленно. Так было и в этот раз, а когда я уже собрался уходить, Игорь сказал:
— Немного задержись… Мы обсуждаем с Толей его идею новой совместной командировки с Резником и Капелюшным в один из регионов — он пока не выбран. Недели на три. Что скажешь?
У «Известий» был давний и неплохой опыт групповых поездок сотрудников редакции и собкоров по разным районам страны, результатом которых становились циклы проблемных материалов по заранее намеченным актуальным темам. Эта троица — Друзенко, Резник, Капелюшный — уже работала вместе в зоне Байкало-Амурской магистрали, в западной, центральной и восточной частях Украины, еще где-то. Сильные профессионалы, они пребывали в таких поездках еще и наверху блаженства от дружеского общения друг с другом. А едва заканчивалась их очередная многодневная командировка, как они уже начинали подумывать о возможной следующей. Я это знал, хорошо их понимал, нисколько не сомневался, что газета получит достойные материалы из любых мест, куда бы ни отправилась столь умелая команда. Но у меня были и свои эгоистические должностные интересы. И я ответил:
— По-моему, сейчас не лучшее время для такой поездки. В портфеле нет крепких материалов, на которых бы держались номера. Их надо задумывать, организовывать, заказывать. Нет, Толя, ты больше сейчас нужен в редакции.
— Вот и я это говорю! — твердо и как-то обрадовано сказал Игорь.
Нам оставалось работать с ним еще два года. За это время раз пять без каких-либо прямых и даже косвенных поводов Игорь повторял мне одну и ту же фразу:
— Ты знаешь, я тебе очень благодарен, что ты поддержал меня в том случае с Друзенко…
Для меня так и осталось тайной, почему именно эта, самая что ни на есть обычная в редакционных буднях, проходная моя реплика врезалась в его память и имела для него какое-то особое значение. Видимо, что-то не совсем рядовое значил прерванный мною их разговор. Вполне может быть, что его продолжением и явился второй, спустя пару недель, эпизод с участием нас троих.
— Можешь зайти? — позвонил Игорь.
Он был внутренне напряжен. Заговорил не сразу:
— Недавно от меня ушел Друзенко. У нас с ним состоялась тяжелая беседа, все не буду пересказывать. Главное: он подает в отставку. Хочу предложить тебе его место — первого зама.
Хотя все это прозвучало совсем неожиданно, я ни минуты не размышлял над ответом. Он был подготовлен всем моим уже очень долгим опытом близкой к Игорю работы. Быть ближе к нему, чем сейчас, мне не хотелось. Если моя нынешняя должность имела традиционный, четко обозначенный круг прав и обязанностей, то у первого зама главного такого определенного, явно индивидуального объема работы и полномочий не было. Второй пост в редакции считался чем-то вроде дублера первого, но не могла быть завидной роль дублера у такого амбициозного и самодостаточного, самонадеянного редактора, как Голембиовский. Я видел это на примере Друзенко. Одаренный журналист, классный газетный организатор, он не чувствовал себя полным хозяином своего высокого должностного положения.