Звездные духи. Дух Января

Я быстро пробежала этот коридор, памятуя на недавнюю стычку с невидимкой и молодым человеком, в которого я по неосторожности врезалась. У парня такие глаза были, что я чуть в землю не провалилась, настолько почувствовала себя виноватой. Но извиниться времени не было. Статуи проводили меня пустыми зрачками; завернув на лестницу, я наконец-то услышала – музыку…

Это было что-то фольклорное и незнакомое мне по жизни в Зелоори. Я различила слова, только подойдя к дубовой двери зала, приоткрытой так, чтобы в нее протиснулся человек.

Пели на волькийском. Если мне не изменяет память, это как раз жители той страны, Вольки, на территории которой в не столь давнее время проживал единый народ, в силу ряда причин расколовшийся на два русла. Одни ушли на запад и влились в эльфийские кланы, другие решили завоевывать соседние государства и, в конце концов, осели там. Кто-то возвращался, были те, кто никуда не уходил.

Наверное, поэтому нынешние Вольки – такая маленькая и незначительная в военном плане страна. Но традиции своих предков люди, говорящие на волькийском языке, чтят чуть ли не сильнее всех живущих на земле.

Их речь – не то, что заставляло мое сердце сжиматься. Волькийцы любили поговорить на своем языке в этих стенах, игнорируя карпский. Но я еще ни разу не слышала, как они бы играли на музыкальных инструментах. И звуки, которые приносили струны, задевали что-то внутри… Будто забытые давно ощущения.

Музыку сфер.

Я закрыла глаза. Остались только голоса – и музыка. Два женских и два мужских голоса. Волькийцы изображали «разделение» – девушки выступали в роли жительниц эльфийских государств, а парни имитировали в песне предков, смешавшихся с гномами. Задорность и веселость встречали мурлыканье и струение. И их четверых обнимала музыка – близкая и одновременно далекая, отчего печаль тянула в груди.

Я почти перевела дыхание, как зал зашумел. Было очевидно, что волькийцев кто-то смещал со сцены. Я открыла глаза и запоздало надела очки с нулевыми линзами: меня, конечно, никто не знает, но рисковать не стоило. Вниманием наперебой завладели свечи – синие, красные, зеленых цветов, я их не заметила сразу, слишком увлеченная музыкой и грустными воспоминаниями. В добавление в воздухе вспыхивали голубые светлячки, уже исчезнувшие к концу месяца снаружи Ума.

Девушки взвизгнули, резанув по ушам, а рядом со мной студенты начали подпрыгивать, чтобы лучше видеть – в зале было негде упасть перышку. Я отошла к узорчатому окну, у которого, облокотившись на подоконник, стоял молодой человек с густой шевелюрой (из-за обилия разного освещения я не смогла определить ее цвет). Он безразлично скользнул по мне взглядом и продолжил наблюдать за представлением.

Девушки снова подали голоса. Предмет их восторга взошел на сцену.

Я наклонила голову. Высокий, статный, темноволосый. Но до обыденности непримечательный. Что же в нем такого?

Парень подбросил в руке микрофон и запел:

Всю ночь одни.

Я ль когда-либо мечтал об этом?

Так сладки те дни,

Когда томился я ответом.

Мурашки пробежали по щекам и шее, и мне пришлось поежиться. Беру свои слова обратно. Солист и правда был харизматичен. Казалось бы, простая внешность, но доведенная внутренней силой до магической красоты. Особенно это ощущалось во время произнесения слов, значащих вне песни много большее…

Я тряхнула головой и недовольно нахмурилась. Девушки неподалеку уже зажгли на щеках красные лампочки. Я потрогала свои щеки, ощутила холод – и поблагодарила землю за него, – скрестила руки. Солист улыбнулся уголком рта, вызвав новую лавину визгов. Среди этого гула я едва различила:

– Фениксы-ы-ы!..

Я прищурилась, оглядывая ребят на сцене. Это название их группы?

Будь моим огнем!

Свети, танцуй, сияй как днем.

Но только знай, у нас лишь ночь вдвоем.

А к черту!

Я невольно прыснула на последней строчке, чем заслужила взгляд соседа по месту под окном. Поспешила принять обычный вид, а в это время уже пели:

Гори-гори как шпат, гори ясно!

Ночь – это чувства, ночь – это ласка.

Дари-дари свои поцелуи.

Почти сказал «люблю» я!

Я покачала головой, вопреки себе улыбаясь. Удивляюсь странности людей. «Почти люблю». Если это чувство они называют настоящим – мнение Влады я в этом случае не принимаю за истину, – почему в этой песне прибавляют к нему «почти»? Разве может оно быть в недостатке? Разве можно о нем петь так небрежно? Любовью, насколько я успела узнать, не называют того, чего не хватает…

Улыбка сама собой исчезла с губ. Я поднесла руку к груди – почему там начало давить?

Снова та печаль.

Но отчего? Не отвечай…

Это из-за нового голоса. Или слов?.. Я перевела глаза на барабанщика, приблизившегося к микрофону. Худой для такого инструмента. Пальцы, скорее всего, тонкие, но ударяет по дискам он мощно. Субтильный – кажется, от этого тоже вздыхали ближние девочки, – а волосы растрепаны в сумасшедшем беспорядке: светло-серые, голубые и белые пряди вперемешку, на них так красиво падают разноцветные огоньки…

– Позволь обнять тебя, шепнуть «прощай», – выдохнул он с закрытыми глазами.

А я забралась рукой выше, к горлу, потому что комок встал поперек.